Марк Ферро - Николай II

Эта инициативная деятельность свидетельствовала о жизнеспособности общества, и все же правительство смотрело на нее с недоверием. Правительственная администрация видела, как постепенно ее функции переходят в другие руки, но была бессильна затормозить это движение. Не отдавая себе в этом отчета, русские люди начали управлять собой сами: и армия, и промышленники, и даже потребители.

Революция еще не победила в умах, но начала осуществляться в делах.

Легальная оппозиция, так же как различные общества и земства, оставалась довольно нерешительной, и все же люди, вынашивавшие одинаковые идеи, начали сближаться для того, чтобы действовать в одном направлении, в частности в Думе, когда пришло к концу временное прекращение ее деятельности, объявленное в 1914 году. По инициативе октябристов большинство депутатов объединилось в «прогрессивный блок», к которому примкнуло несколько членов Государственного совета и министры. Цели блока оставались довольно умеренными, поскольку он даже не осмеливался потребовать ответственности министров перед Думой и заявлял лишь о правительстве, пользующемся доверием. Конечно, он требовал изменения методов правления, прекращения преследования лиц, не совершивших преступлений, возвращения административных ссыльных, прекращения преследования по религиозным мотивам, отмены мер, принятых против евреев, восстановления украинской прессы, деятельности профсоюзов, а также различных видов взаимопомощи и т. д. Председатель Совета министров Горемыкин, проявлявший особую бдительность, когда речь шла о защите прав самодержавия, отнесся неодобрительно к созданию блока, организованного «нелегально». Блок же начал кампанию против правительства, к которой присоединились кадеты. Премьер-министр счел всю эту «возню» несвоевременной и незаконной, утверждая, что положение в стране не является столь тяжелым…

«Правительство или утаивает от нас правду и нас обманывает, или оно слепо, и это говорит о его некомпетентности», — заявил Маклаков в Думе, вызвав своими словами взрыв аплодисментов.

Горемыкин закрыл эту сессию Думы.

Негодование Гучкова, Милюкова и Маклакова по этому поводу было тем более велико, что они своими действиями думали предотвратить возрождение нелегальной оппозиции, которой все они опасались, так как положение было тяжелым как на фронте, так и в тылу, где нехватка продовольствия, понижение покупательной способности населения и репрессии вызывали недовольство, о котором свидетельствовало забастовочное движение, возобновившееся с необычайной силой.

Одновременное проведение различных демонстраций говорило о наличии централизованной организации: между подпольными кружками в России — большевиков, меньшевиков, эсеров и анархистов — и их руководством за границей снова восстановились тесные отношения. «Военные неудачи помогают расшатывать царизм, — писал Ленин из Швейцарии Шляпникову, находившемуся в России, — и облегчают союз революционных рабочих России и других стран».

Он писал в это время труд «Империализм, как высшая стадия капитализма», где доказывал, что, вопреки представлениям социалистов до 1914 года, революция разразится не в той стране, где капитализм наиболее силен, но в экономически слабо развитом государстве, которое не сможет выдержать военных усилий; это опрокинет догматические установки марксизма и сделает более вероятным взрыв в России, чем в какой-либо иной стране.

В конце 1916 года легальная оппозиция, конечно, не думала, что такое время наступило, но, считая царя неспособным, полагала, что пришло время действовать, чтобы предотвратить худшее.

Говорили о дворцовой революции… Что касается народного восстания, то все были против этого из опасения, что движение народных масс сольется с крайне левым течением и создаст трудности в ведении войны…

Николай II и Александра словно специально хотели спровоцировать Думу: в качестве замены Горемыкину они выбрали «ставленника» Распутина, бывшего руководителя охранки, губернатора Б. В. Штюрмера, который кичился своими реакционными взглядами, по сути, дискредитируя крайне правых. Их лидер Пуришкевич метал громы и молнии против «камарильи», обвиняемой в германофильстве и стремлении к заключению сепаратного мира. Все поносили Распутина.

За несколько лет Распутин расширил свою «империю». По свидетельству отца Георгия Шавельского, священника дворцовой церкви, моральная власть старца над царицей была безраздельна. Правда, на Николая она не распространялась, но царь постепенно вовлекался в мистическое окружение Александры и все более подчинялся его влиянию.

Прихожая в квартире Распутина превратилась в своего рода зал ожиданий, где толпились просители всех рангов: одни — чтобы стать митрополитом или генералом, другие — даже министром. Сюда стекались также всякие убогие люди, взывающие к его помощи. Растущее негодование охватывало просвещенные круги страны и еще больше — двор, где прекрасно понимали, что «святой человек» постепенно наводняет государство своими ставленниками.

И хотя П. Столыпин — вплоть до его убийства, — С. Сазонов, В. Коковцов и другие министры не имели с ним никаких дел и упорно игнорировали Распутина, тем не менее его сторонники все так же заполняли апартаменты монарха. Среди них был учитель закона Божьего детей императора архиерей Васильев, митрополит Питирим, дворцовый комендант В. Н. Воейков, обер-гофмейстер А. С. Танеев и его дочь фрейлина царицы Вырубова. Вскоре к ним присоединились два министра. В 1916 году председатель Совета министров Штюрмер и министр внутренних дел Протопопов участвовали в сеансах «вертящихся столов», примкнув к числу любителей этого занятия. Скандал, разразившийся в связи с дебошами Распутина, не причинил ему никакого вреда: столь сильным было его влияние на Александру из-за той помощи, которую он оказывал царевичу.

В 1915 году на фронте, куда Алексей сопровождал отца, у него началось кровотечение из носа, и его пришлось срочно отправить в Царское Село, где Распутин снова оказался действеннее, чем представители медицины.

Его продвижение вверх вызывало зависть и ненависть. При дворе, как и в столице, у него было множество врагов, как правило, тех, кто чувствовал себя исключенным из круга избранных. Охранка даже установила за ним наблюдение, и появление в министерстве внутренних дел ставленника Распутина не изменило к нему отношения. Полиция располагала агентами, которые с помощью биноклей наблюдали за тем, чем занимается Распутин в тех местах, где он имел обыкновение предаваться своим забавам.