Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Яркое доказательство того, как сильно рисковал Бальзак, можно найти в его личных бумагах. Длинные списки белья, отдаваемого в стирку, давно дискредитировали себя как биографические данные; но в любом заведомом исключении доказательств следует в высшей степени усомниться, особенно когда речь заходит о писателе, для которого важно все. Сам Бальзак напоминает беспокойным мужьям, что списки белья – самые надежные хроникеры любовных романов 334. Дискуссии с безымянной дамой – возможно, с герцогиней – и простые подсчеты (а также интерес к новой науке, статистике) открывают, что женщина, у которой роман, потратит на одежду в год на 150 франков больше, чем в «мирное время». Естественно, необходимо принимать во внимание и мелкие различия. «Одни мужчины, – сообщает Бальзаку его знакомая дама, – изнашивают одежду быстрее, чем другие».

Собственные списки Бальзака необычно разоблачительны. Вот, например, список за 17 января 1827 г. 335:

«4 хлопчатобумажные рубашки (из которых 2 тонкие);

3 батистовых галстука (из которых 2 тонкие);

4 батистовых носовых платка;

1 пара нижнего белья;

2 пары носков;

1 ночной колпак;

3 жилета;

1 нижняя рубашка;

3 фланелевые рубашки;

7 съемных воротничков;

1 простыня для бритья;

1 полотенце».

Вопреки довольно неприглядному портрету, нарисованному Виньи, подчеркнутая чистоплотность Бальзака была довольно экстравагантной для человека в его положении. Правда, в то время, когда считалось, что частое купание (скажем, раз в месяц) ведет к нездоровому размягчению кожи и душевных волокон, а затем и к импотенции и общему слабоумию 336, главным способом поддержания чистоты была стирка белья. Но богатая коллекция запахов в «Человеческой комедии» и отвращение Бальзака к табачному дыму, которого он не скрывал, свидетельствуют о том, что его обоняние обладало повышенной чувствительностью и что грязь, которую подметил острый взор Виньи, была «производственной».

Доказательством повышенного интереса Бальзака к тонкому белью служат многочисленные счета от портного Бюссона: каждый заказ делался на сумму около 200 франков, более трети годовой ренты, которую он выплачивал Дассонвилю. Бюссон хорошо известен читателям «Человеческой комедии» как один из галантерейщиков Растиньяка, Де Марсе и других ярких щеголей: лестные ссылки в романах (например, в «Евгении Гранде») создают иллюзию реальности: подлинные люди смешаны на их страницах с вымышленными персонажами, которые демонстрируют новый способ оплаты счетов, «не тратя денег». Когда граф Феликс де Ванденес во «Втором силуэте женщины» упоминает Бюссона – «портного, который нас всех одевает», – Бальзак применяет прием, которым с успехом пользуются в современной рекламе, когда неким товаром пользуется, например, известный актер 337. В 1827 г. он мог рассчитывать на будущий успех: «Талант, сударь, – говорит страховщик Годиссар, – это разменная монета, которую природа дарит людям гениальным и который созревает лишь спустя очень долгое время…» 338Нанковые брюки, в которых щеголял персонаж по имени Я на улице Турнон (только для обычных людей) 339, дополнялись черными кашемировыми или твидовыми брюками, черным сюртуком из тонкой лувьерской шерсти и, каждые два месяца, новым белым замшевым жилетом на подкладке. Тогдашние траты свидетельствуют о том, как неудобно, когда в моде белый цвет; кроме того, частая смена жилетов свидетельствует о том, что корпус Бальзака начинает расширяться. Жилет не того размера невозможно носить. Когда Бальзак пришел к Латушу, чтобы поблагодарить его за лестную рецензию на «Ванн-Клор», брючины у него задирались, несмотря на широкие штрипки, которые тянули их вниз 340. Кроме того, нужно было обладать всеми необходимыми для истинных денди мелочами: золотыми запонками, тростью и эквивалентом того времени для миниатюрного органайзера: «часами, плоскими, как монета в сто су» 341.

Скоро Бальзак станет одним из самых модно одетых банкротов в Париже. Хотя типография утопала в долгах, он подавал все внешние признаки того, что счастливо держится на плаву. В сентябре 1827 г. он приобрел словолитню. Руководствуясь той же логикой, что прежде диктовала покупку типографии, он решил смело двинуться назад по производственной цепочке. Стремление управлять всем процессом производства типично для Бальзака. Еще во времена его ранних философских штудий он был рациональным фундаменталистом: главное – найти первопричину, остальное придет само. В бизнесе это означало заботу о фунтах и надежду, что пенни сами о себе позаботятся. Барбье угадал, что банкротство неизбежно, и покинул типографию. Через три месяца, в апреле 1828 г., дело рухнуло.

Ликвидация компании «Бальзак, Барбье и компания» тянулась не один месяц. Наконец Бальзаку удалось рассчитаться почти со всеми кредиторами – с компаньоном и предшественником, которым, впрочем, так и не выплатили всю сумму долга, поставщиками бумаги и оборудования, наборщиками, словолитчиками, механиками, кузнецами и штукатурами. Формально Бальзак избежал клейма «банкрота». На деле же все обстояло гораздо хуже. Он оказался в долгу перед собственной матерью на сумму свыше 50 тысяч франков. Примерно столько же составлял его долг г-же де Берни. К счастью для него, его неверность пробудила в Лоре де Берни то, что она называет в своих любовных письмах «склонностью к самопожертвованию». Типография досталась ей; она поручила управление своему сыну Александру. Возможно, в конечном счете Бальзак все же оказался прав. Под руководством Александра де Берни его бывшая типография стала одной из самых оживленных и процветающих в Париже.

В 1838 г. Эвелина Ганская, прикидывая все за и против брака с человеком, который так верил в свободное предпринимательство, спросила, почему персонажи Бальзака куда искуснее в финансовых делах, чем человек, который их создал 342. Возможно, читатель того времени, решивший воспользоваться «Человеческой комедией» как практическим руководством, добился бы значительной прибыли. Бальзак сделал своего банкира, барона Нусингена, и ростовщика Магуса сказочно богатыми, так как они вкладывали деньги, например, в Орлеанские железные дороги. В то же время сам Бальзак, вложивший деньги в акции Северной железной дороги, много потерял 343. Его самого поражала неспособность превратить в звонкую монету свою знаменитую наблюдательность 344. Он так и не понял, почему так получалось. Возможно, все дело в излишней уверенности или извращенном желании карточного игрока проверить, как сработает случай, а не голый расчет.

Лоранс была права, когда предостерегала брата относительно его доверчивости. Бальзак принимал векселя, подписанные книгопродавцами-банкротами, а однажды согласился взять в качестве платежа целый магазин нераспроданных книг. Для заключения последней сделки он даже ездил в Реймс. Кроме того, он предоставлял абсурдно большие скидки. Но это вряд ли может послужить ответом на вопрос мадам Ганской. Более того, замыслы Бальзака были превосходны и должны были привести его к успеху. Если бы к успеху могло приводить воображение, его имя стало бы одним из величайших в истории французского книгоиздания. В число его замыслов входили предвестники современных книжных клубов, где проводились бы маркетинговые исследования. Он предлагал работу для женщин и пенсию, размер которой зависел от заработной платы 345. Более чем за сто лет до «Библиотеки Плеяды» Бальзак пытался экспериментировать с библьдруком (особо тонкой словарной бумагой) 346. Кроме того, он собирался издавать энциклопедию для детей 347. А самый лучший и самый характерный для него замысел – последнее, символическое упоминание о деловой сметке Бальзака – пришел с изданием в 1837 г. его «Полного собрания сочинений». У подписчиков просили прислать сведения о себе; затем их разделяли на восемь возрастных групп и предлагали поощрительное страхование жизни: пятьдесят прекрасных томов и возможность выйти на пенсию с доходом в 30 тысяч франков 348. Невольно думаешь о разительном противоречии: подписчики «Полного собрания сочинений» Бальзака должны были радоваться, читая о банкротствах скряг, узурпаторов и финансистов, зная, что автор обеспечил будущее их семей. Тот замысел так и не осуществился: «Необходимо, – как с типичным преуменьшением писал Бальзак, – разрешить еще несколько административных мелочей».