Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Другая река текла совсем в ином направлении. На публике Бальзак почти не подавал виду, что буквально только что всю ночь просидел над рукописью. Появляясь в чьем-нибудь салоне, он тут же заполнял собой все пространство; когда он что-то рассказывал, непонятно было, стоит он или сидит 409. «Казалось, он висит в воздухе над полом. Иногда он нагибался, как будто хотел подхватить с пола новый замысел, затем поднимался на цыпочки, следя, как его мысли выстреливают в бесконечность» 410. Очевидцам, видевшим и слышавшим Бальзака в тот период его жизни, часто не хватало эпитетов для его описания. Хорошо и вместе с тем неряшливо одетый; приземистый, коренастый, но казался настоящим великаном; не толстый, но и не худой… Задолго до того, как Бальзак набрал вес, он обладал присущей только ему округлостью – «податливый конверт, ни в коей мере не ноша, которую тяжело носить». Его вес служил не якорем, но движущей силой.

Бальзака трудно было описывать не только из-за его внешности. Выйдя из неизвестности в тридцать лет и написав примерно 10 процентов того, что выльется в «Человеческую комедию», обитателям модных салонов он казался веселым жуиром, который охотно расхваливает свои опусы. Он занимал гостей веселыми историями, что в то время вовсе не было чем-то необычным. Правда, немногим удавалось сочинять истории на ходу, как Бальзак, чуть ли не на темы по заказу слушателей. И никто, кроме Бальзака, не умел так перебивать себя, чтобы восхититься сочным пассажем. Время от времени самореклама делалась более откровенной. Заметив в «Меркюр де Франс» объявление о выходе своей «Физиологии брака» и прочитав, что в следующем номере напечатают рецензию, Бальзак тут же побежал к Лакруа, который писал для «Меркюр», чтобы убедиться, что тот понимает, что перед ним безусловный шедевр. На тот случай, если Лакруа этого не понял, Бальзак написал рецензию сам 411. Она появилась в номере от 23 января 1830 г.: «Живой, красочный, живописный стиль, остроумный и язвительный, приятные анекдоты, еще приятнее оттого, что их рассказывают целиком. Мы искренне рекомендуем этот любопытный труд, в котором мысль смелее ее воплощения и который, подобно “Физиологии вкуса” Брийя-Саварена, придется по вкусу всем». Уловку Бальзака можно было бы счесть самонадеянной, но, с другой стороны, чего ему стесняться? Оживленную рецензию, написанную в духе задушевной беседы, также, объективно, можно считать доказательством хорошего вкуса автора.

Успех, когда он наконец пришел, очень кстати имел самые разные последствия. После «Физиологии брака» и рассказов, которые начали выходить в журналах, Бальзак стал видной фигурой в светских кругах и в литературном Париже. И все же признание, по сугубо материальным признакам которого он тосковал еще на улице Ледигьер, вызвали его взгляды, прямо противоположные обществу. Его творчество можно назвать провокационным, хотя и весьма дружелюбным, гласом вопиющего в пустыне. Довольно долго Бальзака будут считать только автором «Физиологии брака» – по словам Жюля Жанена, «отвратительной книги, на которую до него никто не осмеливался» 412. То, что пресытившийся «молодой холостяк» – Бальзак, было секретом Полишинеля. Его сочли писателем комическим. Правда, в целом признавалось, что он сделал серьезную попытку нейтрализовать вредоносное действие устарелого института и что ему это в значительной мере удалось. Один рецензент рекомендовал новобрачным читать «Физиологию брака» после медового месяца. Жюль Жанен написал Бальзаку, что его «отвратительные истории» о супружеском несогласии утешали его в период временной импотенции. В 1833 г. старый школьный друг в письме с Мартиники намекал, что из-за книги Бальзака он отложил свою свадьбу 413. Тем не менее громкий успех Бальзака сопровождался не менее громким скандалом. Аврора Дюпен, молодая баронесса из Ноана, в 1831 г. приехала в Париж. Она одевалась в мужскую одежду и завела роман с Жюлем Сандо (впоследствии она возьмет псевдоним Жорж Санд). Она писала подруге, что требования новизны понуждают писателей выбирать отвратительные темы: «Бальзак достиг высот славы, описав любовь солдата к тигрице и любовь художника к кастрату (“Сарразин”)» 414. Сама «Физиология брака» стала фейерверком, брошенным к ногам степенного общества, которому еще предстояло довольно быстро оправиться после Июльской революции. Это был арьергардный бой, замаскированный под развлечение. Может быть, больше всего возмущало публику то, что Бальзак нашел свою подлинную аудиторию в том подавляемом большинстве, которому он явно не рекомендовал читать «Физиологию…»: женщин.

Впрочем, женщинам не рекомендовали читать «Физиологию брака» не потому, что автор боялся ее разлагающего влияния, но потому, что они, «сами того не понимая, уже прочли ее» 415. Поклонницы осыпали Бальзака письмами; по некоторым подсчетам, количество писем превышает 10 тысяч 416. В 1831 г. поклонницы начали приезжать на улицу Кассини. Дочь одного лионского книгопродавца, «узнав» себя в героине «Загородного бала», в письме благодарила Бальзака за то, что он позволил ей узнать саму себя. Она добавляла во фразе, которая должна была польстить ему, поскольку он сам многократно ее повторял: «Вы видите, что такие чувства существуют во всех классах, потому что я не знатна и даже не богата… Для меня настоящая знатность заключается в гениальности» 417.

Дочь книгопродавца, сама того не понимая, угадала истинную причину двусмысленного отношения общества к новому Бальзаку. Он был во всех отношениях буржуа, чтобы не сказать плебеем; и все же он жил с герцогинями и называл себя де Бальзак. Иными словами, он явно забыл свое место. Один обозреватель светской хроники по фамилии Фонтане оставил характерное описание Бальзака, когда увидел его в салоне художника барона Жерара в 1831 г. Фонтане настолько занят социальными категориями, что его рассуждения практически непонятны современному читателю:

«Там был и г-н де Бальзак; мне наконец удалось увидеть новую звезду, обязанную своей литературной славе “Физиологии брака”. Здоровяк с ясными глазами, в белом жилете, он держится как знахарь, одевается как мясник, выглядит как позолотчик – в целом впечатление внушительное.

Он – типичный коммерческий писатель. «“Ревю де Пари”, беззаботно сказал он, – лучший журнал в Европе; там платят самые щедрые гонорары». Какой позор!» 418

Бальзак становился козлом отпущения для тех, кому так и не удалось пробиться в высшее общество. Даже сегодня некоторые литературоведы снисходительно относятся к неуклюжим попыткам Бальзака подняться выше своего положения. Конечно, в его постоянных заявлениях о внутреннем превосходстве истинных аристократов есть доля снобизма. Конечно, он с явным наслаждением перечисляет имена, родословные и гербы своих герцогов и герцогинь, графов и графинь, как будто тренируется в поклонах. Его герои без конца напоминают, что вести себя нужно непринужденно и нагло, как того требует их происхождение. Почему такая одержимость аристократизмом кажется смешной или обидной – до сих пор остается загадкой. К буржуазии Бальзак подходит с той же общей меркой. Возможно, дело как-то связано с определенными памятными замечаниями, высказанными СентБевом, Прустом и Генри Джеймсом, которым тоже небезразличны были классовые перегородки и собственное положение на общественной лестнице. Может быть, у Бальзака сохранялось и остаточное чувство, что высшие классы наделены бо́льшей неприкосновенностью, чем серые массы, которые, как можно предположить, никогда не были для него предметом интереса. Более того, если взять в качестве образцов знати знакомых Бальзаку герцогинь, становится ясно, что персонажи «Человеческой комедии» несравненно человечнее (или несравненно ходульнее) живых людей. Бальзак по-прежнему весьма критически относился к аристократическому Сен-Жерменскому предместью. Его обитатели настолько эгоистичны, что не видят дальше собственного носа и не представляют своей судьбы. В силу же его наивного, неискушенного снобизма он тяжело переживал нападки мелочных и злобных журналистов, которые злорадно сообщали о малейшем промахе романиста в парижских салонах. Хуже всего было то, что и друзья до конца не понимали, где истинное место Бальзака.