Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Естественно, замысел Бальзака носил на себе печать божественного одобрения. Когда он признался Эвелине Ганской, что пишет современную версию «Подражания Христу», она, не выходя из навязанной ей роли «чистой совести», прислала ему экземпляр указанной книги. Получив посылку, Бальзак решил, что это знак свыше: «Как вышло, что вы прислали ее мне, когда я задумал драматизировать созерцательную поэзию? Священная книга летела сквозь пространство, сопровождаемая сладким сонмом мыслей, и достигла меня в тот миг, когда я готовился к сладостным грезам религиозной идеи и… – продолжает он, подчеркивая, насколько она стала для него незаменимой, – отчаянно желал завершить свой величественно милосердный труд».

Подобно письмам к Эвелине Ганской, «Сельский врач» – сбивающий с толку пример двойной откровенности Бальзака, его способности объединять в одном действии несколько мотивов. История горной деревни, словно извлеченной из Средневековья врачом-реформатором, лечившим кретинизм, боровшимся за их здоровье и приучившим крестьян к более сложной диете («мясник в деревне – признак ума») 603, попала в шорт-лист Академии на награждение Монтионовской премией, присуждаемой за сочинения в пользу нравственности. Победитель получал «поощрительную медаль» и крупную сумму денег. Позже Бальзак клеймил лицемерие своих коллег, которые поощряли бессодержательное морализаторство и эгоцентричную филантропию, хотя в 1841 г. и он представил один из своих романов на соискание премии, подсчитав, что полученная сумма позволит ему расплатиться с третью долгов 604. В 1833 г. он набросал короткое вступительное примечание к «Сельскому врачу» 605, в котором упрекает покойного барона Монтиона за то, что тот не понял очевидного. Добродетель – сама по себе награда: плохо задуманная премия Монтиона все равно что поцелуй смерти для любого уважающего себя писателя. Вместо награды за нравственность следовало бы награждать за гениальность. Возможно, именно поэтому в 1833 г. Бальзак сказал, что хочет потратить премию на статую наименее добродетельного из писателей, Рабле, которую следовало воздвигнуть на центральной площади Шинона 606.

«Сельского врача» Бальзака с минимальным перевесом победил «Маленький горбун» детской писательницы Ульяк-Тремадер 607. Одна из причин такого решения академиков была политическая: взгляды Бальзака, которые он отстаивал в «Сельском враче», в наши дни приравняли бы к манифесту радикальной экологической партии. Газеты не согласились с решением комитета и так расхвалили роман, что Бальзак счел их похвалы «потоками оскорблений». Его обидел ручеек разочарованных рецензий, авторы которых находили «Сельского врача» скучным, догматическим и раздутым. Даже сейчас, несмотря на подробные изыскания в области ирригации, агрономии, общественного здравоохранения и городского планирования, «Сельский врач» нравится в основном тем, кто находит в романе следы самого Бальзака. Примечательно, что одно из самых длинных авторских отступлений в «Сельском враче» посвящено еде. Несмотря на все его планы победить рынок своим благочестием, Бальзак отказывался капитализировать ожидания читателей; вот почему, подобно многим его романам, «Сельский врач» нравится все больше по мере того, как его перечитываешь. Большинство писателей того времени довольно скупо делились своими идеями, присыпая ими страницы своих произведений. Бальзак же продолжает щедро сеять свои замыслы. Он словно постоянно пребывает в процессе творения. Почти в каждом абзаце одного произведения можно найти зачатки для нескольких других. Если относиться к роману с точки зрения самого Бальзака, он пользовался успехом. «Вы рассчитываете написать рассказ, – пишет Бальзак поэту Эмилю Дешану, прочитав его последнее творение, – но в конце концов идете дальше, чем собирались, как все великие умы, которые (простите мне сравнение) всегда расширяют дыру, через которую они проходят, из-за своего огромного размера».

Присуждение Монтионовской премии «Сельскому врачу» стало бы пародией на общепринятую справедливость. Для Бальзака того периода «добродетель» была тесно связана с его репутацией и состоянием. Своим романом он бросал вызов тем немногим, кто по простодушию своему не находил волнующей «поэзию зла» 608. Эвелина Ганская и Лора де Берни служили гарантами его высоконравственных намерений. Но, хотя в романе преобладает объективное стремление к заботе об общественном благе, из переписки Бальзака выясняются его прямо противоположные взгляды.

Возможно, не стоит разъединять различные мотивы, которыми руководствовался Бальзак. Сосуществование идеального и фактического служит главной причиной, почему друзья находили его таким смешным – или, если задевались их личные интересы, аморальным. Подобно тому как незначительное происшествие дает толчок целой цепи событий, великую идею можно постепенно свести к крошечному нескромному мотиву. В одном отношении роман был автобиографичным. Бальзак воспользовался им, чтобы разрешить проблему, стоящую перед сельским врачом: можно ли наслаждаться преимуществами современной цивилизации, не жертвуя добродетелями бедности и страдания? Для Бальзак ответ был положительным.

С тех пор не всегда становится легко разграничить светскую и личную жизнь Бальзака. Вечные долги, растущие вне зависимости от того, было ли у него время тратить деньги, все больше и больше кажутся предлогом для того, чтобы посвящать всю жизнь работе. По словам редактора Армана Дютака, однажды Бальзак сообщил ему, что изобрел вечный двигатель. Вначале Бальзак не сомневался в своем успехе, но в конце концов понял, что «машине недостает двух лошадей» 609. Нечто подобное всплывает в нескольких уклончивых фразах из писем к Эвелине – рассудительность в них поразительным образом сочетается с эксцентрикой: «Я испытываю к деньгам такое же презрение, как и то, в котором признаетесь вы. Но деньги необходимы; вот почему я намерен энергично работать над одним великим и необычным предприятием, которое ошеломит мир в январе».

Великое предприятие стало предтечей «Человеческой комедии». Озаглавленное «Этюды о нравах XIX в.», оно должно было включать в себя почти все романы и рассказы Бальзака, разделенные на четыре серии: «Сцены частной жизни», «Сцены провинциальной жизни», «Сцены парижской жизни» и «Сцены сельской жизни». Первые ссылки на этот отчасти сборный памятник датируются серединой 1833 г. Бальзак начинает затем называть свое произведение в единственном числе – на первый взгляд отличие небольшое. Впрочем, его устремления казались знакомым и нелепыми, и претенциозными. Он как будто пытался восхищаться самим собой из могилы 610. До появления «Человеческой комедии» оставалось несколько лет, но великий план уже отбрасывал тень на повседневную жизнь Бальзака.