Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое

В селе Покровском я познакомился с писарем Николаем Алексеевичем Раевским 69, сыном священника, очень симпатичным человеком и страстным охотником. С ним я много охотился на озерах по берегу Волги. В одном болоте, уже перед вечером, приближаясь к ночлегу, я провалился и упал. Сухим осталось только ружье, приподнятое во время падения одной рукой вверх. Придя в рыбачью избу, на берегу Волги, разделся и голым, в одной бурке, ел идеально вкусную уху из стерлядей. Был голоден, и казалось, что более вкусного никогда ничего не ел... Спал на голых досках в бурке и пальто, так как белье и платье еще не высохли... Прекрасная охота, получил полное удовольствие и чувствовал себя здоровым, бодрым, сильным. Несмотря на постель из голых досок, спал великолепно.

31 мая, переплывши Волгу на большом пароме на веслах, прибыли в Паморы. После осмотра лошадей поехал в Помьялы-Кужмары. Ехали лесом 40 верст и, кроме дроздов и мелких птичек ничего не видели. Ямщик рассказывал, что в этом лесу есть медведи, много волков, которые уничтожают крестьянский скот. Много, по их словам, и лосей, лисиц, глухарей и тетеревов.

После смотра лошадей был в церкви. Служба идет на черемисском языке. В церкви много чище, чем у чуваш, но костюм женщин такой же – длинная рубаха, ниже которой выглядывают рейтузы. Богатые украшают себя серебряными монетами в виде серег и бус. Чем больше монет, тем женщина богаче.

Ходили компанией в лес пить чай у ручья. Места очень красивые и чудный смолистый воздух... Пристав говорит, что медведи и волки в одной Помьяловской волости за прошлое лето съели 120 крестьянских лошадей. На лето черемисы и чуваши идут на Волгу работать на лесопильных и других заводах и, чтобы не смотреть за лошадью, пускают ее в лес на свободу, а осенью, а если понадобится, то и раньше, отправляются в лес искать их. Присмотра нет. Крестьянам за каждого убитого волка и медведя дают награду, но зверя не уменьшается.

В Мариинском Посаде прожил шесть дней. Свободное время проводил на Волге, несколько раз купался. Вода теплая, берега пологие, дно песчаное – без всяких признаков ила или грязи. Берега здесь очень красивые, и я подолгу не мог оторвать глаз от необъятной массы воды, от обрывистых скал правого берега и от далекого противоположного луга. Любовался проходящими вверх и вниз судами. Очень красивы огромные пассажирские пароходы, когда они подходят вечером к пристани, залитые электрическим светом. Ни в одном государстве нет таких больших речных пароходов, как наши волжские.

С 11 июня в Чебоксарах. Чебоксары грязный отвратительный город, и берега Волги здесь менее живописны. 12-го поднялась буря, и Волга во время бури была ужасна. Страшно смотреть на поднимающиеся темно-синие бугры воды с белыми гребням. В это время самый смелый гребец не решится переехать через реку.

15-го вечером на лучшем пароходе Любимова «С.-Петербург» я выехал в Нижний Новгород. Разлив спал, но воды было все-таки очень много.

Приехав из командировки, пробыл в полку немного больше месяца и отправлен был в отпуск постановлением медицинской комиссии на три месяца, по 1 октября, для лечения ревматизма.

Утром 5 июля я приехал в станицу Великокняжескую Донской области, Сальского округа, и остановился у Мишаревых. Накануне к ним приехал с семьей старший брат Николай, женатый на дочери полковника Мишарева 70. Узнав, что брат Владимир тоже в станице и остановился на постоялом дворе, я пошел к нему, и в 4 часа дня мы уже выехали на зимовник. Приехали туда в одиннадцатом часу вечера. А через день приехал на зимовник и старший брат Николай со своей семьей.

Началась моя охота и купание в целебной горько-соленой воде Манычи. На Маныч мы ездили целой компанией: Коля с семьей, я, сестра Лиза и племянник Степа Гумилевский. Удили рыбу, купались, пили на берегу чай, закусывали. Все время стояла страшная жара – до 40 градусов по Реомюру. Иногда я оставался ночевать в шалаше мостовщика Петровича, с тем чтобы с рассветом поохотиться на утреннем перелете. Тогда на следующий день наша компания приезжала на купание и рыбную ловлю утром, и к обеду мы возвращались домой. Один раз, когда уже совсем стемнело, я, стоя на мосту, большим черпаком поймал за 20 минут около ведра мелкой рыбы. Эту рыбу я отдал ночевавшим у моста проезжим. Они очень рады были такому подарку.

14 августа мы с братьями Николаем и Владимиром ездили в станицу Семикаракорскую – от зимовника 70 верст. В Золотаревке у Наярниковых три часа кормили лошадей. У хутора Балабинки видели много летающих уток и куликов и в двух местах слышали выстрелы. В Семикаракорах смотрели на тихий Дон, покупали виноград, были в церкви, построенной нашим дедом, заходили к священнику, в станичное правление и, покончивши со всеми делами, выехали из Семикаракор. Ночевали в Золотаревке у Наярниковых и в 10 часов утра приехали на зимовник. После обеда поехали в Маныч купаться.

18-го утром я, мама, Лиза и Коля с семьей выехали в станицу Великокняжескую и пробыли у Мишаревых 10 дней. 27-го возвратились на зимовник. Уже начался массовый пролет птицы на юг. От миллионов летящей птицы в воздухе шум и гул. Летят высоко, вне выстрела.

26 сентября я с мамой, братом Владимиром и сестрой Лизой поехали в станицу Великокняжескую. Целый день нам навстречу с жалобным криком неслись тучи казарок. У Сапруновского пруда, недалеко от зимовника Янова, сидела масса птиц – огромные кряквы, между которыми были и другие породы уток. Когда эта масса с шумом поднялась, мы с Владимиром подбежали к пруду и за две-три минуты убили по три штуки. Поздно приехали к Мишаревым, и, когда после ужина легли спать и все смолкло, я долго слышал жалобные крики летящих над домом казарок и, несмотря на усталость, до утра не мог заснуть – все прислушивался. Утром, быстро одевшись, вышел во двор. Казарок не было. Воображаю, какие миллионы их теперь на нашей и Корольковской Манычи.

В 11 часов утра я через станцию Тихорецкая выехал в Петербург. В полку сразу втянулся в обычную служебную работу.

В 1905 году сотни довольно часто вызывались в помощь полиции для прекращения беспорядков. Меня, как занимающегося хозяйством, не посылали, но два раза пришлось ехать и мне, чтобы заменить заболевших офицеров. Первый раз я дежурил на заводе на Шлиссельбургском тракте и посылал казаков парами объезжать определенный район. Каждая пара, проездив свое время, являлась ко мне с докладом о благополучии. Одна пара говорит: «Едем шагом спокойно, проходят люди, и вдруг один тип бросился бежать. Мы его сразу догнали, а он упал на снег, поднял руки и ноги кверху и кричит: «Вы, казаки, меня не бейте – я за Царя». – «Да мы тебя и не думаем бить, а почему ты боишься?» – «Да увидел вас и испугался». – «А ты иди и не бойся – мы здесь, чтобы защищать хороших людей».