Геннадий Аксенов - Вернадский

В 1919 году Корнилов вспоминал:

«Время это мы, как всегда, проводили у Вернадских. Квартира их (во дворе университета. — Г. А.) была похожа на странноприимный дом, и Наталия Егоровна не знала ни минуты покоя. Каждый из нас, и я, и Шаховской, и Ольденбурги, когда они приезжали, могли обедать и вообще поесть чего-нибудь, когда кому-нибудь из нас было угодно. А мы освобождались для еды в самое разнообразное время. Этот постоянный кавардак не нарушал порядок занятий только Владимира. Наташе удавалось, не знаю уж как, оберегать неприкосновенность его кабинета. Между тем сама Наташа в это время заняла такое боевое положение в партии, что у нее тоже не было свободного времени. Она очень скоро была выбрана секретарем Московского городского комитета вместо Максимова, который не мог выполнять этих обязанностей по флегматичности натуры. И Наташа в течение нескольких месяцев бегала от “ремингтона” к столу и от стола еще куда-нибудь, буквально разрываясь на части.

Дом Вернадских в Москве сделался в это время всем известным пунктом. В сущности, у них в доме сосредоточивались и секретариат к.-д. партии, и секретариат городского комитета, и своего рода центр по части всяких университетских дел и вопросов. Сын Наташи Георгий, тогда студент университета, и его товарищ М. В. Шик, и другие служили у Наташи помощниками и секретарями. Телефон, не переставая, звонил в прихожей, и иногда, заняв место у телефона, приходилось по часу не отходить от него.

Владимир в это время принял должность помощника ректора после смерти С. Н. Трубецкого, так как помощник ректора А. А. Мануйлов был выбран ректором. Чтобы дать понятие об этой должности, чисто хозяйственной, достаточно сказать, что в Московском университете штат подчиненных ему служащих был рассеян по всему городу и составлял около трех тысяч человек. И обязанности эти Владимир нес полгода, но вовсе не на шутку» 34.

В такой атмосфере наступило 17 октября — день единственной и последней, по их мнению, победы демократии. В Москве Манифест вызвал праздник. Корнилов вспоминает, как выступал с бочки у Большого театра, поздравляя общество со свободой. Вечером состоялся грандиозный банкет. Один из выступавших сказал, что, если бы в борьбе за свободу давали Георгиевские кресты, он первым вручил бы его одному из здесь присутствующих, и потянулся чокаться с Шаховским. И все шумно бросились к Дмитрию Ивановичу, как будто ему действительно вручили орден за свободу. Он и в самом деле был его достоин.

В сущности, их клятва, данная в ночь после похорон Шурочки, выполнена. Строй в России менялся, неся в себе следы их усилий.

Правда, свобода дарована, но не обеспечена юридическими гарантиями, а Дума не названа законодательным учреждением.

Шаховской и Корнилов в ноябрьские дни поселились вместе во флигеле на Воздвиженке и отсюда наблюдали анархию, названную Декабрьским вооруженным восстанием в Москве. То была, как писал Корнилов, неосмотрительная затея безусых революционеров, которых и число-то не превышало тысячу человек. Побывав на Пресне в университетской обсерватории, Вернадский пишет сыну, что картина разрушения произвела на него удручающее впечатление. Он не сочувствовал ни одной стороне. Идея свободы несовместима с идеей насилия — главным орудием социалистов. Как и правительственный террор, так и движение масс — проявление темных сил, считает он.

События сделали друзей знаменитыми. В дополнение к книжке о втором земском съезде с их портретами выходит сборник биографических очерков, где Вернадскому посвящена, пожалуй, самая крупная статья среди других. Вероятно, не только из-за политического веса, а из-за богатства его жизни.

Ни о ком так не сказано здесь, как о нем: «В. И. Вернадский является одним из самых видных деятелей освободительного движения. Крупный ученый, даровитый профессор, убежденный и стойкий общественный деятель, симпатичный по всему своему облику человек, В. И. имеет все шансы на то, чтобы сыграть крупную роль в качестве государственного деятеля обновленной России» 35. А причина известности — в особой открытости жизни и его, и Шаховского, чей портрет и «послужной список» приведены рядом. Ведь они жили по девизу братства : «Жить для других, жить открыто!», хотя первая часть его никогда не казалась ему правильной. Жить ради людей нельзя. Но вот вторая часть формулы — открытость жизни — соблюдалась ими легко и просто. И тогда, и сейчас в жизни Вернадского не оставалось темных углов и потаенных мест. Напротив, он стремился максимально проявить себя и сохранить все приметы своей жизни, ее свидетельства. Его архив полон и приведен в полный порядок. Он не выбрасывал даже самую незначительную бумажку, если на ней сам или его близкие что-то записали.

Прогноз о нем как о государственном деятеле тут же и начал сбываться.

Но сначала еще об одном, негосударственном событии. Кажется невероятным, но, несмотря на занятость общественной работой, научная продуктивность Вернадского возрастает. Выходят из печати минералогические и кристаллографические статьи и лекции, специальные и более популярные работы об истории науки и людях науки.

Корнилов неспроста упомянул о неприкосновенности рабочего кабинета. Хозяин его работал каждый день, как Лев Толстой, — без выходных и праздников. Отдых означал всего лишь перемену занятий. Уезжая в Полтаву или Вернадовку, брал с собой книги и записи.

Сказывались и строгая упорядоченность, и постоянное совершенствование рабочего дня, самодисциплина, привитая с детства. Ценил минуту. Один из вхожих в дом людей, муж племянницы Наталии Егоровны геолог Александр Михайлович Фокин замечал, что, если до обеда оставалось 15 минут, Вернадский не ожидал его праздно, а тут же брал книгу или запись. Он называл это сбережением «кусочков времени».

Велика роль Наталии Егоровны, жившей интересами научной работы мужа. Недаром Нина Владимировна называла ее ангелом-хранителем. Она избавляла мужа от всех бытовых забот и хлопот.

Домработница Вернадских Прасковья Кирилловна Казакова, служившая у них с 1908 года и ставшая почти членом семьи, желая подчеркнуть удаленность хозяина от всех домашних дел, рассказала как-то запомнившийся ей эпизод. Хозяин проходил мимо плиты, где выкипало молоко, выключил огонь и спросил ее, правильно ли он сделал. «Настоящий был профессор, — умозаключила добрейшая Прасковья Кирилловна, — ничего не знал».

Итак, имя Вернадского уже заметно в ученом мире. В феврале 1906 года приезжает из Твери Федор Ольденбург и передает ему устное сообщение брата: два академика-геолога Феодосий Иванович Чернышев и Александр Петрович Карпинский предлагают Вернадскому баллотироваться в Академию наук.