Франсуа Керсоди - Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Действительно, из-за неблагоприятных событий в Северной Африке Россия словно бы отошла на второй план. Настолько, что 4-й воздушный флот, вот уже четыре месяца метавшийся между Доном и предгорьями Кавказа [459], получил приказ командования отправить четыре эскадрильи истребителей в район Средиземного моря… Но пробуждение ото сна стало трудным: утром 19 ноября под завывание снежной бури три советских танковых корпуса после мощного удара 3500 артиллерийских орудий атаковали позиции 3-й румынской армии на участке фронта между городом Серафимович и станицей Клетская северо-западнее Сталинграда и устремились по сходящимся направлениям в район Калача, находившегося в центре боевых порядков немцев. На следующий день еще два советских танковых корпуса взломали оборону 4-й румынской армии юго-восточнее Сталинграда и ринулись на северо-запад в направлении поселка Советский и Калача [460]. В их действиях четко просматривалось намерение советского командования окружить основные силы немцев под Сталинградом, направив главные удары против наиболее уязвимых участков обороны противника. Но внезапность наступления, размах советской операции, ее начало намного западнее Сталинграда, ужасная погода, отвлекающие удары и плохая координация действий немцев и румын вызвали определенную неразбериху в штабе генерала Паулюса, и это нашло свое отражение в докладах, направленных в штаб группы армий «Б» и в ставку фюрера…

Сообщение о советском наступлении застало немецкое верховное командование в разных местах: ОКХ находилось в Восточной Пруссии, как и Генеральный штаб люфтваффе, а Геринг был в Берлине. ОКВ располагалось в Зальцберге, а Гитлер перебрался в Берхтесгаден… Альберт Шпеер, находившийся в Бергхофе вместе с фюрером, вспоминал: «Гитлер попытался объяснить катастрофу низкими боевыми качествами своих союзников. Но потом русские нанесли удары и по немецким дивизиям, и фронт начал разваливаться. Гитлер ходил из стороны в сторону по большому залу Бергхофа: “Наши генералы опять повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивают силу русских. По всем сообщениям с фронта видно, что у противника не хватает людских ресурсов. Русские ослаблены, мы обескровили их. […] К тому же русские офицеры так плохо подготовлены, что с ними совершенно невозможно организовать наступление. А вот мы знаем, что для этого нужно! Рано или поздно русские остановятся: они выдохнутся. А мы тем временем перебросим туда несколько свежих дивизий, и они снова восстановят порядок”. В спокойной обстановке Бергхофа он не осознал, что грядет».

Но начал все-таки это понимать 22 ноября после полудня, когда ему сообщили: «оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон – Волга соединились у Калача». Это означало, что все дивизии 6-й и 4-й танковых армий вермахта, остатки двух румынских армий и 9-я дивизия ПВО, всего 270 000 человек, оказались в окружении. Не способный создать целостную картину происходящего, Гитлер упрямо продолжал посылать в группы армий подробные приказы, которые отставали от развития событий, и возмущаться тем, что они не выполняются. Вечером 22 ноября фюрер со своей свитой выехал на поезде в Растенбург…

«Поездка продолжалась почти двадцать часов, – вспоминал фон Белов, – потому что приходилось останавливаться на три-четыре часа для переговоров по телефону с Цейцлером. Тот настойчиво требовал разрешить 6-й армии отойти, ведя арьергардные бои. Но Гитлер не позволил отступить ни на шаг». Так и было: стратегия Гитлера заключалась в том, что Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать. А «успех» прошлой зимы лишь укрепил уверенность фюрера в собственной правоте. Поэтому еще 21 ноября он послал генералу Паулюсу радиограмму такого содержания: «6-я армия должна держаться, не обращая внимания на угрозу временного окружения». В течение двух следующих дней он лишь подтверждал этот приказ, не обращая внимания на уговоры Цейцлера, генерала фон Рихтгофена и командующего группой армий «В» фельдмаршала фон Вейхса. Он также решил создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фон Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы фельдмаршал мог возглавить новую группу армий «Дон», которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Поскольку это заняло бы по меньшей мере десять дней, Гитлер хотел быть уверен в том, что Паулюс сможет продержаться необходимое время. А для этого требовалось постоянно снабжать 6-ю армию горючим, продуктами питания и боеприпасами. Но пути сообщения были перерезаны, так что оставалась только одна возможность обеспечить снабжение окруженных войск: «воздушный мост».

В связи с этим в ночь с 22 на 23 ноября Гитлер провел консультации с командованием немецкой авиации. Верный подсказанным свыше решениям, он прежде всего обратился к начальнику Генерального штаба люфтваффе Ешоннеку, который в порыве национал-социалистского рвения ответил, что снабжение Сталинграда по воздуху в принципе вполне возможно. Геринг, которому Гитлер позвонил по телефону и который знал, что именно желал услышать от него фюрер, сразу же заявил: «Мой фюрер, люфтваффе обеспечит снабжение 6-й армии по воздуху». А позже объяснил Пили Кёрнеру: «Гитлер имел уже свой план (Ешоннека) до того, как связался со мной. Мне оставалось только сказать: “Мой фюрер, вы знаете все цифры. Если они точны, то я в вашем распоряжении”» [461]. Разумеется, цифры были вовсе не точны: Ешоннек не имел ни данных, ни времени для того, чтобы рассчитать, во что обойдется ежедневное снабжение по воздуху ограниченным числом самолетов под огнем зениток противника двадцати двух дивизий, попавших в окружение в тысяче километрах от аэродромов базирования. Причем зимой, да еще в течение неопределенного времени. Он просто ответил Гитлеру, ожидая от того продолжения – как и Геринг. А рейхсмаршал считал, что достаточно только отдать приказы, и поэтому он собрал Генштаб люфтваффе в своем личном поезде. «Когда вышел к нам, – вспоминал генерал Вольфганг Форваль [462], – Геринг сказал грубым голосом, что люфтваффе предстоит заниматься снабжением 6-й армии. В операции будут принимать участие все транспортные самолеты и все свободные бомбардировщики». Почти сразу же после этого рейхсмаршал с чувством выполненного долга укатил в Париж. Там его ждали картины Ван Гога, Коро, Утрилло, Кранаха и пять ковров, от которых его не заставила бы отказаться никакая война в мире…

Таким образом, полагаясь на необоснованные обещания командования люфтваффе, фюрер наотрез отказал Паулюсу, который попросил разрешить прорыв на юго-запад. Утром 24 ноября появилось его решение: 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном; Сталинград объявляется «крепостью»; ее освободят извне; до успешного проведения операции по деблокаде люфтваффе должно взять на себя снабжение всем необходимым армии Паулюса. А пока Гитлер добрался до Растенбурга, где смог точнее оценить сложившуюся ситуацию. «В ставке на карте Генерального штаба я увидел Южный фронт от Воронежа до Сталинграда: на двухсоткилометровом отрезке многочисленные красные стрелы обозначали наступательное продвижение советских войск, которое лишь местами прерывалось голубыми кружками; это были последние очаги сопротивления остатков немецких дивизий и войск союзников. Сталинград уже очерчивало красное кольцо. Волнуясь, Гитлер приказал всем другим фронтам, а также частям на оккупированных территориях, срочно перебросить подразделения на юг, так как оперативных резервов совсем не было. […] Цейцлер, утомленное лицо которого покраснело от бессонницы, настаивал на том, что 6-я армия должна пробиваться на запад. Он представил Гитлеру подробную информацию о мизерных продовольственных нормах и нехватке горючего. […] Гитлер оставался невозмутимым, словно хотел показать, что опасения Цейцлера – это всего лишь паническая реакция. Он решительно сказал: «Я отдал приказ о контрударе с юга, который деблокирует Сталинград. Так что положение вскоре будет восстановлено. Подобные ситуации уже бывали, и в конечном итоге мы брали их в руки». […] Цейцлер стал возражать, и Гитлер позволил ему высказаться. Силы, выделенные для контрудара, слишком малы, сказал Цейцлер. Вот если бы им действительно удалось соединиться с прорвавшейся на запад 6-й армией, они смогли бы закрепиться южнее на новых рубежах. Гитлер приводил контраргументы, но Цейцлер стоял на своем. Наконец, когда спор длился уже больше получаса, Гитлер нетерпеливо сказал: “Сталинград должен быть удержан. Должен – это ключевая позиция. Перерезав здесь переправы русских через Волгу, мы создадим для них огромнейшие трудности. Как по-другому они смогут доставлять свое зерно из южных районов России на север?” Этот аргумент прозвучал не очень убедительно. Мне даже показалось, что Сталинград стал для него неким символом. После этих слов дискуссия закончилась. На следующий день обстановка значительно ухудшилась. Цейцлер еще более настойчиво уговаривал Гитлера. Атмосфера в зале совещаний была тяжелой, даже Гитлер выглядел вымотанным и угнетенным. Он снова затребовал расчеты об объеме ежедневных поставок для обеспечения боеспособности группировки численностью 200 000 солдат. Еще через сутки судьба окруженных армий окончательно решилась. В зале совещаний появился Геринг, деловитый и улыбающийся, как опереточный тенор, исполняющий роль победоносного рейхсмаршала. […] Гитлер спросил у него: “Как обстоит дело со снабжением Сталинграда по воздуху?” Геринг встал навытяжку и торжественно произнес: “Мой фюрер, я лично гарантирую снабжение Сталинграда по воздуху. Можете положиться на меня”».