Юрий Малов - Мои московские улицы

Мои неприятности со здоровьем, наверное, происходили не только из-за простудной составляющей, но и от несбалансированного питания, дефицита витаминов. В эвакуации в Барнауле в течение года основой нашим меню была картошка с капустой. Подсолнечное масло, сахар, муку удавалось выменивать на рынке на изделия моей бабушки, которые она творила, лихо перекраивая и перешивая из маминых платьев, на своей швейной машинке – той самой, которую она, несмотря на все возражения, ухитрилась привезти в Барнаул. Никаких фруктов не было и в помине, также как и таких продуктов, как сливочное масло, яйца, мясо. Крайне дефицитным товаром считалась мука, лакомством – оладьи и блинчики на постном масле.

После возвращения в Москву в 1943 году рацион питания улучшился, но ненамного. Основу его продолжала составлять картошка. От маминого учреждения нам выделили участок земли – соток шесть в том месте, где недавно сражались герои-панфиловцы, сдержавшие наступление немецких танков на Москву. Каждое воскресенье, начиная с мая месяца, мать с бабушкой на электричке отправлялись обрабатывать этот участок. Его нужно было вскопать, посадить картофель, потом пропалывать всходы и в сентябре-октябре собирать урожай. С собой они брали и меня. Ездил я с ними с большой охотой. К сельскохозяйственным работам меня не привлекали, но разрешали лазить по разбитым танкам и другой военной технике, которая была свезена с поля в близлежащий овраг. В результате таких «плантационных» работ каждую осень мы собирали 6–8 мешков картофеля, которые привозили в Москву на грузовиках материнского учреждения. Хранилась картошка в кладовой комнате, которая находилась на лестничной площадке рядом с нашей квартирой. Бабушка виртуозно готовила разные варианты блюд из картофеля на завтрак, обед и ужин. Её хватало на всю зиму. В конце 1944 года вернулся с фронта отец. Стало легче. Появились дополнительные продукты, иногда даже такие редкие, как курица. У отца была служебная поликлиника, куда прикрепили и меня с матерью. Вот в этой поликлинике матери и сказали: «Куда же вы смотрели? У вашего ребенка туберкулез».

В результате зимой 1945 года меня отправили в специализированный туберкулезный санаторий, который находился недалеко от станции Яуза по Ярославской железной дороге, где я пробыл 7 или 8 месяцев.

Наш санаторий размещался в старом двухэтажном строении дачного типа с обширной застекленной верандой на втором этаже. Насколько помню, он располагался где-то в лесопарковой зоне Лосиного острова. Санаторий был детским, человек на 60–80 мальчиков и девочек от 7 до 13 лет. У всех ребят был туберкулез в разных стадиях: от очаговых поражений легких до каверн в них. Основной принцип лечения заключался в полной изоляции ребят от внешнего мира и соблюдении строгого режима. К нам не допускались даже родители. Регулярное питание и послеобеденный сон на свежем воздухе на веранде в спальных мешках служили основными лекарствами. Мы вроде и на прогулки не выходили.

Первая половина дня была посвящена, так называемым, школьным занятиям. В зависимости от возраста и класса ребята были разбиты на группы, где каждому выдавали учебники грамматики и арифметики соответствующего класса. Занятия по русскому языку сводились к тому, что мы письменно выполняли на уроке одно из упражнений из соответствующего учебника, получали задание сделать завтра на уроке следующее упражнение из того же учебника. На этом занятия по русскому языку заканчивались. То же самое происходило с арифметикой. Никаких других предметов в нашей школьной программе в этом санатории не было, так же, как и каких-либо устных занятий по разбору сделанных письменных упражнений. Зато каждую неделю нас взвешивали. Мы выстраивались в очередь к единственным напольным весам, снимая свои выданные в санатории комбинезоны. Помнится, меня с весом в 36 килограммов считали «жирным». В общем, этот санаторий остался в памяти одним большим, серым, безликим и безрадостным пятном. Больные дети по своей природе индивидуалисты. Каждому приходилось бороться за себя в одиночестве, без какой-либо непосредственной поддержки со стороны родных и близких. Запомнилось только алое зарево над Москвой, которое было видно со второго этажа нашего санатория – победный салют 9 мая 1945 года. Мои очаги в легких за семь месяцев пребывания в этом санатории зарубцевались, и я вернулся к нормальной жизни в свой же пятый класс «А» 170 школы, куда меня перевели после того, как я принес справку из санатория, что «прошел курс обучения за четвертый класс средней школы». А тот пробел в процессе накопления базовых знаний и системы их освоения, который произошел во время шестимесячного «обучения» в санатории, невольно заложил пробелы как в русском языке, так и точных науках, которые в той или иной степени преследовали меня всю жизнь. Ни у меня, ни у родителей не возникало конкретных мыслей как-то попытаться заполнить образовавшиеся бреши в знаниях основ русского языка и математики. По существовавшей в то время среди мальчишек моде, не обращал до поры до времени никакого внимания на показатели своей успеваемости, консервируя пробелы в базовых предметах. Ведь в футбол-то я играл хорошо.

Завершая свой краткий экскурс в годы детства, хотелось бы сказать несколько слов о своих товарищах по дворовым проказам, шалостям, футбольным сражениям и поискам «приключений». Назову лишь некоторых, в основном, тех, с кем привелось случайно повстречаться много лет спустя.

Двор, где прошло детство

На первом этаже в полуподвальном помещении, выходившим окнами во двор, находилась коммунальная квартира с многочисленными жителями. В этой квартире одну комнату занимала семья Поповых: мать и два сына. Мать все время была на работе, старший брат периодически сидел в тюрьме, а младший Сергей все свое время проводил во дворе, выступая организатором досуга дворовых ребят. У Сергея были «золотые» руки. Помнится, из собранных нами на помойке дощечек, он смастерил настоящий танк, с башней, через люк которой можно было залезать внутрь корпуса, и поставил танк на ролики. Вместо пушки у этого танка была труба, в которую мы вкладывали куски кинопленки, завернутые в бумагу, и поджигали. Из «пушки» танка валил черный и едкий дым – похожая имитация выстрела. Главным конструктором и исполнителем проекта был Сергей. Как сложилась его взрослая судьба, к сожалению, не знаю. Его семья переехала в другой район города.

В нашем же подъезде на пятом этаже жил паренек по имени Генка, года на три старше меня. В общих играх он не участвовал, но любил, собрав вокруг себя нескольких ребят, рассказывать о своих «подвигах», вроде того, как послали его за хлебом, а он вместо хлеба, якобы, купил печенье и по дороге домой съел половину пакета. Мы слушали его байки с раскрытыми ртами, поражаясь его «смелости», которая, по нашим дворовым понятиям, все же заслуженного уважения не вызывала.