Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

В процессе познания человек учится управлять вещами и постепенно добивается полноты их сущностной реализации. Задача врача состоит в поиске Царства Божьего. Дух дышит где хочет и не принадлежит никому. Без него врач превращается в псевдодоктора и понапрасну тратит свой труд и энергию (XI, 172). Свет природы («который зажигается при участии девятого неба») и свет духа исходят от Бога. Святой Дух назван в «Парагрануме» воспламенителем света природы (VIII, 80).

Продолжая раскрывать концепцию «вечной религии», Гогенгейм пишет о том, что юристы, мысли и чувства которых направлены к свету разума и одновременно к сверхразумному свету, милосердны, риторы – правдивы, а врачи свято следуют по пути Христа. Последний в до сих пор не опубликованном «Слове о чудесах» назван «первым и высшим врачом, безвозмездно посылающим ослабу страждущим» (PR, 160). Собранные вместе, все благие качества образуют человека, следующего путем религии духа. Такие люди, неся служение апостолов, учеников Христа, пророков и докторов, «возвещают апостольское учение и проповедуют писание… указывают спасительный путь ко Христу и блаженной жизни» (II, I, 91).

Несмотря на то что Гогенгейм отрицал за собой апостольские и пророческие дарования, в осознании им собственной миссии мелькают черты, свойственные как пророку, так и апостолу. Близость обоих служений врача и апостола проявляется, в частности, в духовном понимании безбрачия, которое Гогенгейм пронес через всю свою жизнь. Проблема целибата относится к той категории вопросов, по которым мнение Парацельса кардинально расходилось с позицией подавляющего большинства реформаторов. Одновременно Гогенгейм выступал и с критикой белого католического духовенства, монахов и монахинь, безбрачие которых было, с его точки зрения, насквозь пронизано ханжеством и тщеславием. Гогенгейм отводил целибату почетное место среди прочих качеств, которые отличали человека, решившего твердо следовать за Христом. По его мнению, врачи, готовые пожертвовать всем ради спасения пациента, как и апостолы, должны хранить безбрачие. Женатых священников Гогенгейм насмешливо называл «тяжеловесными апостолами». Признание высокой ценности целибата не означало, как считает Курт Гольдаммер, принципиального неприятия Гогенгеймом брака. Безбрачие было скорее «профессионально-этическим требованием, своего рода рабочей аскезой». В «Толковании десяти заповедей» автор с уважением отзывается о браке. Выше брачного состояния он ставит «только апостольское служение… Но если ты не настоящий апостол и при этом зачем-то продолжаешь хранить свою девственность независимо от того, женщина ты или мужчина, то в последний день суда откроется тебе, сколь грешен ты пред Богом. Ведь брачное состояние Господь ставит не менее высоко…» [428] . Таким образом, возвышая целибат, Гогенгейм не принижает значение брака. Речь в данном случае идет лишь о профессиональном признании и соответствующем выборе человека, проникшего в сокровищницу высших духовных дарований. Такая система ценностей в принципе соответствует позиции католической церкви, выраженной в сочинениях Фомы Аквинского. Однако практическая жизнь католического духовенства подчас расходилась с теорией. По Гогенгейму, безбрачный образ жизни несовместим с сытым пребыванием на доходном приходе и конкубинами, наличие которых было частым явлением в то время. Человек, хранящий целибат, не привязан к постоянному месту обитания и готов в любую минуту отправиться проповедовать к язычникам и неверным. [429] По сравнению со злоупотреблением целибатом со стороны католиков, брачную практику протестантского духовенства Гогенгейм считал меньшим злом, хотя и видел в ней отступление от апостольского идеала. Упоминая о протестантских пасторах, он с сожалением писал о том, что «они обращают службу Богу на служение мамоне» [430] . Путь учеников Христа состоит в другом. «Они не взирают на богатство мира и земные богатства. Они странствуют без сандалий, мешка и посоха, а их царство не от мира сего. Они следуют по стопам их учителя и Господа Христа, царство которого было также не от мира…» (II, I, 92).

Этому христианскому радикализму без сандалий, мешка и посоха, возрождению францисканского идеала святой бедности и активной практической деятельности в свете духа и любви к ближнему противостоят свидетельства современников Теофраста о его неблагочестивом поведении. Так, помимо цитируемого выше текста Буллингера, можно вспомнить сведения, сообщаемые Иоганном Хербстером, по прозвищу Опоринус. «Я никогда не видел его молящимся, – пишет Хербстер, – и не слышал, чтобы он хоть раз задавал вопросы о духовных упражнениях или интересовался евангельским учением, которое в настоящее время (1527) почитается и исследуется среди нас. Он не только презирал это учение, но и угрожал проломить голову Лютеру и папе, а также Галену и Гиппократу. По его словам, никто из древних или современных писателей, бравшихся толковать Священное Писание, не проник в сущность божественного учения. Они лишь слегка касались внешней оболочки и пытались толковать лишь тень, но не сам предмет» [431] .

Несмотря на субъективный характер недоброжелательного отзыва Хербстера, которому в его послании к Иоганну Вейеру было просто необходимо представить Гогенгейма в негативном свете, мы вряд ли можем сомневаться в правдивости изложенной в письме информации. Так, к примеру, прохладное отношение Гогенгейма к молитве зафиксировано во многих текстах, в том числе и тех, которые относятся к 1627 году. Характерное для Гогенгейма позиционирование над имевшимися в то время конфессиями и деноминациями, хотя и начинает отчетливо проявляться только в 30-е годы, было, по всей вероятности, впервые сформулировано и озвучено именно в Базеле. Идеи и убеждения, которые стояли за высказываниями Гогенгейма, оставались по большей части неизвестными его современникам. Как и доктора Фауста, Гогенгейма считали еретиком, колдуном и черным магом. Как и Сервета, его обвиняли в отрицании троичности божества. В 1572 году Адам фон Боденштайн писал: «Недоброжелатели ругают Парацельса, обвиняют его в арианской ереси и тем самым бросают тень на его сторонников и последователей… По-моему, они слишком перегибают палку, так как, с моей точки зрения, Парацельс вообще не может считаться богословом» [432] . Для парацельсиста XVI века важно было как можно резче дистанцироваться от теологических вопросов, чтобы избежать обвинения в арианстве, представители которого выступали против догмата о Святой Троице! Еще Хузер, один из самых известных издателей трудов Парацельса, был вынужден воздержаться от публикации богословских сочинений Гогенгейма. Что же касается издания им натурфилософских и медицинских работ, то он, избегая возможных недоразумений, старался предварять каждую книгу предисловием, в котором подчеркивал свою благонадежность. [433] Противники Парацельса не уставали нападать на его учение. Среди них особенно изощрялся Бернард Дессениус, читавший лекции в Гронингене и Кельне. Он писал: «Paracelsus est magus monstrosus, superstitiosus, impius et in Deum blasphemus, infandus impostor, erbriosus, monstrum horrendum» [434] . Таким образом, он называл Парацельса «чудовищным колдуном, суеверным, безбожным, богохульным и гнусным обманщиком, пьяницей и ужасным монстром».