Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

У них вообще было много общего. Оба были противниками религиозных войн и смертной казни. Оба вынашивали мысли о возможной реформе папства и единодушно осуждали коррупцию в рядах католического духовенства. Различия в их взглядах касались более мелких деталей. Эразм был противником телесных наказаний школьников и мог по праву считаться пионером мягкой педагогики. Теофраст, напротив, благодарил своего отца за то, что он «ремнем воспитывал своего сына». Помимо этого, Эразм лютой ненавистью ненавидел венерических больных и с удовольствием сжег бы их, если бы это было в его власти. [289] Теофраст же возился с ними и использовал свое мастерство для облегчения их страданий.

О близости взглядов двух выдающихся людей своего времени свидетельствует один пассаж из эразмовских «Заметок». «Я с одинаковым удовлетворением, – писал он, – вижу Слово Божие в руках крестьян, матросов, путешественников и турок» [290] . В одном из парафразов к «Заметкам» автор расширяет список, добавляя туда картежников, проституток и сводников. В отличие от Эразма, смотревшего на мир из окна своего кабинета, Теофраст, расположившись в душной цюрихской таверне, непосредственно общался с представителями простого народа, не заботясь о литературной красоте своего слога. Даже квартира нового городского врача Базеля располагалась в одном из бедных кварталов города, где находили пристанище «преступники, скрывавшиеся от правосудия, паломники, дезертиры, беглые крестьяне, цыгане, нищие и кочующие школяры» [291] .

В каких кругах вращались ученый гуманист и странствующий доктор? Ответ на этот вопрос может осветить важные стороны личности нового городского врача, который надеялся одновременно с новым местом получить и статус университетского профессора. Согласно исследованию Блазера, инициатива призвания Гогенгейма на этот пост исходила от влиятельных членов городского магистрата, которые с воодушевлением приветствовали Реформацию и подвергали беспощадной критике методы схоластики. [292] Городской совет Базеля принял на себя обязанности по регулярной выплате жалования новому врачу. Ежеквартальный гонорар Гогенгейма равнялся 18 фунтам и 15 шиллингам, что в пересчете составляло около 15 рейнских гульденов. Столько же получал юрист Бонифаций Амербах за свои лекции. Место городского врача было очень доходным. Более высокое жалование было только у канцлера городского совета. [293]

Не следует забывать, что, занимая пост городского врача, Гогенгейм одновременно трудился в качестве ординарного профессора в Базельском университете. В силу особой правовой ситуации позднего средневековья университет самостоятельно определял гонорар своих сотрудников. Он не подчинялся директивам городских властей, но представлял собой автономную корпорацию с собственными правами и привилегиями. В ведении университета находились кадровые вопросы и выбор учебных предметов. Университет сам определял правовой статус профессоров и студентов. Политические линии, национальные и локально-патриотические амбиции не имели внутри университетского цеха определяющего значения. С введением Реформации здесь постепенно начала развиваться тенденция, имевшая своей целью поставить высшие школы на службу политико-идеологическим интересам. Фактически это означало последовательное уничтожение вековой независимости университетов.

С этой точки зрения противодействие базельского университета настойчивым попыткам городского магистрата навязать ему нового ординарного профессора, которого сильно недолюбливали на факультете, вызывает уважение. Отношения между Гогенгеймом и профессорским составом стали улучшаться только после вступления городского врача в ряды университетской профессуры. Не в последнюю очередь в этом можно видеть заслугу гуманистов, которые в 1527–1528 годах буквально сели Гогенгейму на пятки. «Позицию Гогенгейма на факультете нельзя назвать устойчивой. Во-первых, он получил профессорскую должность по настоянию городского совета и против воли университетского начальства. Во-вторых, он полностью игнорировал многие статуты университета, в которых описывался порядок принятия в корпорацию новых членов. В частности, для занятия профессорской должности кандидат должен был представить убедительные доказательства наличия у него докторской степени. В то же время бросается в глаза беспомощность городского совета, который, столкнувшись с настоятельной просьбой Гогенгейма подтвердить его „свободный статус“, долгое время находился в нерешительности… В своей просьбе к магистрату Гогенгейм намекал на определенные обещания, которые давали ему право свободно и по своему желанию оставлять службу, независимо от того, работал ли он на князя или на город» [294] .

Как и всегда, деятельность Гогенгейма в Базеле с самого начала сопровождалась скандалами. В университете он формально так и не был признан ординарным профессором. Возможно, ему даже не отвели специальной аудитории для чтения лекций (IV, 146). На всем протяжении своего пребывания в Базеле он вел с факультетом судебную тяжбу, которая так и не привела к удовлетворительному результату. Исследуя суммы гонораров, выплаченных Гогенгейму, мы можем предположить, что начало его преподавательской деятельности приходится на февраль 1527 года, а окончание – на январь 1528. Словно предугадывая скорое завершение своей профессорской карьеры, он продолжал читать лекции даже в самые жаркие дни летних каникул (IV, 540). За два семестра Гогенгейм дал своим студентам массу полезного материала. Конспекты его лекций составили два объемных тома в собрании сочинений, изданных Зюдхоффом.

Наиболее значительным программным сочинением Теофраста как учителя и лектора является, без сомнений, его «Intimatio», датированное 5 июня 1527 года. Оно представляет собой апелляцию к общественному мнению и, вероятно, было написано в то время, когда проблемы с факультетом вышли на поверхность. Обострение конфликта не в последнюю очередь связано с тем, что из-за увеличивающейся с каждым днем известности Гогенгейма в Базель приходили толпы новых студентов. Они становились завсегдатаями его лекций и срывали планы базельской профессуры по бойкотированию неудобного преподавателя. Впрочем, представления о верности и преданности учеников, служившие предметом гордости Гогенгейма, можно отнести скорее к иллюзиям в области педагогики и дидактики. Осознание этого факта пришло к нему позже. «Сохрани вас Боже от моих учеников», – с горечью писал он в одном из своих поздних произведений.

Центральным местом «Intimatio» от 5 июня 1527 года можно считать следующий пассаж: