Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

Последнее предложение напоминает скорее программу, чем отчет о проделанных путешествиях. Гогенгейм ценил любую возможность преумножения опыта. Несмотря на негативные впечатления, он со спокойным достоинством ученого вспоминает о Нидерландах и ряде областей Восточной Европы. Вероятно, наиболее ценный практический опыт Гогенгейм приобрел во время участия в военных походах, где ему приходилось в полевых условиях оказывать медицинскую помощь больным и раненым солдатам. Для начинающего хирурга, стремившегося как можно скорее пополнить сокровищницу собственного врачебного опыта, военная медицина, без сомнений, стала самой лучшей практической школой. Если Гален из Пергама, подвизаясь в амфитеатре, имел возможность совершать вивисекции на живых, здоровых людях, получивших свежее увечье во время гладиаторского боя, то Гогенгейм приобрел аналогичный опыт на войне. «Нельзя не признать, – писал христианский пацифист Райнольд Шнайдер, – что войны стимулировали медицинские исследования и в конечном итоге способствовали развитию и успеху медицины» [278] .

Гогенгейм принялся усердно возжигать ладан на алтаре Марса, предположительно, с началом венецианской кампании 1517 года, во время которой император Максимилиан вернул себе территории, отобранные у него в 1516 году итальянскими городами на лагунах. Обе стороны понесли потери убитыми и ранеными, но при этом ни одна их них не получила ощутимого преимущества.

В так называемой нидерландской войне Гельдернского союза против наследника престола, испанского короля и будущего императора Карла V Гогенгейм, по всей видимости без особого удовольствия, оказывал врачебную помощь раненым нидерландских сил. Его позднейшие отзывы о той кампании дают основание предполагать, что он всеми силами желал ее скорейшего окончания, а возможно, и дезертировал с поля битвы. Кажется, что, помимо общения с многоопытными антверпенскими торговками, ничто не скрашивало его существования в тогда еще объединенных Нидерландах.

После предположительного фиаско Гогенгейм в 1520 году присоединился к армии датского короля Кристиана II. В то время датчане слыли отчаянными рубаками, перед которыми дрожали даже шведские богатыри. Под бряцание сабель Гогенгейм в 1520 году вместе с победоносными войсками Кристиана проделал весь путь от столицы Дании до Стокгольма (X, 96).

Между 1520 и 1524 годами Гогенгейм, скорее всего, находился в Австрии, где он, очевидно, в это время активно занялся писательской деятельностью. Если принять начало 20-х годов за точку отсчета, то окажется, что приблизительно за 20 лет Гогенгейм написал около 20 000 страниц. Эта поразительная продуктивность не является уникальной. История Европы богата одаренными людьми, чья работоспособность, духовная мощь и творческая энергия продолжают вызывать наше почтительное удивление вплоть до сегодняшнего дня. Этот пространный список возглавляют Альберт Великий, Бах, Лейбниц, Моцарт, Якоб Гримм и другие.

Уставший от неопределенности и жаждущий увидеть четко датированные источники парацельсист может, добравшись до 1525 года, удовлетворенно потереть руки. Сочинение, посвященное Приснодеве Марии, было закончено в день Успения Богородицы 15 августа 1525 года. Оно открывается главой о «Зальцбурге – земле поющих крестьян» [279] . Зальцбург, который Гогенгейм называет «добродетельным, истинно немецким городом» (II, 3, X), в то время находился в управлении архиепископа Маттеуса Ланга. Начав здесь свою деятельность в качестве врача, ученого и писателя, доктор Теофраст получил право гостя, которым пользовался до конца своей незаметной карьеры. При этом он не стеснялся высказывать в многолюдных пивных и трактирах свое мнение, которое зачастую содержало критику местных обычаев и порядков. В то время Гогенгейм еще возлагал на Реформацию большие надежды. Он думал, что все слои общества в едином порыве сольются в реформационном движении и, упразднив значение храмовых зданий, окруженных каменными стенами, создадут духовную церковь. Опустошая в таверне очередную кружку пива (II, 3, 3), он смело излагал свои взгляды, которые, впрочем, не вызывали особого восторга у его гостеприимных хозяев. Среди последних был и друг Лютера, придворный проповедник Иоганн Штаупитц, не разделявший новаторские идеи уличного проповедника. [280] Вскоре по городу поползли нехорошие слухи: «Вы говорите, будто… я убеждал людей в том, что вы не совершаете бескровную жертву и не заботитесь о народе, – возмущался впоследствии Гогенгейм. – Но к чему было сердиться и на каждом углу выражать недовольство? Подумайте, ведь если я говорю по внушению дьявола, то люди должны были бы следовать за вами, а не за мной. Если же люди прислушиваются к моим словам, а не к вашим, то это происходит не без участия Святого Духа. Он показывает людям ваш лживый характер, лукавство и мошеннический нрав. В отличие от вас я говорю по внушению Святого Духа. Ваше же мошенничество имеет глубокие корни и восходит к Каину и другим лицемерам и епископам. Читая ваши работы, в которых лучше всего проявляется ваша личность, я убедился, что вы пустое ничтожество. Вам не нужно читать святых отцов. Они писали о теле, а не о душе и апеллировали к поэзии, а не к теологии» (II, 3, 6).

Этот текст хорошо отражает атмосферу времен Крестьянской войны. Он показывает, что духовные вопросы имели не меньшую важность, чем социальные и политические. Освобождение крестьян в 1525 году воспринималось восставшими как обретение подлинно христианской свободы при участии и благодатной помощи Святого Духа. Воззвания и проповеди этого периода, не имевшие официальной церковной санкции, представляли серьезную опасность для стабильности общества. С одной стороны, они угрожали власти и авторитету зальцбургского архиепископа, а с другой, ставили под удар тех, кто осмеливался во всеуслышание озвучивать крамольные идеи. Интересно, что в окружении простых людей Гогенгейм говорил иначе, чем во время ученых диспутов. Сложность и новаторство его научных концептов делали его выступления витиеватыми и непонятными, в то время как спонтанные проповеди оттеняли красоту и силу его личности, но в то же время делали его опасным для определенных общественных кругов.

Все же было бы опрометчивым считать Гогенгейма идейным вдохновителем восставших крестьян. Его отъезд из Зальцбурга весной 1526 года мог быть вызван как настоянием властей, так и его неприятием со стороны крестьян, которым не нравилась подчеркнуто дитанцированная позиция Гогенгейма. Сведения о его дружбе с крестьянами не означают, что он полностью одобрял их образ действий и соглашался с их требованиями. В течение всей своей жизни Гогенгейм был со всех сторон окружен подозрениями. Все видели в нем наиболее опасный элемент противоборствующего лагеря. В вопросах о Реформации, Крестьянской войне, анабаптистах и папстве Гогенегйм не примыкал ни к одной из существовавших в то время идейных партий. Он не мог и не хотел идентифицировать себя с какой-то определенной группой или практикой и в результате оказывался между Сциллой и Харибдой. [281]