Наталья Болотина - Потемкин

Возникает вопрос: если не Екатерина II мать Елизаветы Калагеорги, то кто? Можно предположить, что девочка родилась не в 1775 г., а позже, и тогда матерью могла стать Варвара Энгельгардт. А если довериться истории о том, что все сестры состояли в «гареме» светлейшего, то родить могла любая из них. Среди бумаг Потемкина сохранилось несколько записочек от неизвестных женщин, не оставляющих сомнений в том, что они были любовницами князя, следовательно, могли стать матерью его ребенка. Это даже более реально, поскольку девочку отдали на воспитание Самойлову, а не кому-то из семейства Энгельгардт, и ее имя не фигурировало в решении вопросов наследства как одно из доказательств привязанности Потемкина к детям от сестры Марфы.

Вполне вероятно, что Елизавета родилась в 1777–1779 гг. Именно тогда у Потемкина было несколько любовных связей, и одна из женщин, адресовавшая столь пылкие послания красавцу-фавориту, могла стать матерью девочки:

«Как вы провели ночь, мой милый; желаю, чтобы для Вас она была покойнее, нежели для меня: я не могла глаз сомкнуть. Теперь я перед Вами вся и сама не знаю, почему мысль о Вас — единственная, которая меня одушевляет; но, сказать ли? я Вами не довольна. Вы казались таким рассеянным; что-то такое есть, что Вас занимает. При первом посещении Вашем Вы выказали более удовольствия видеть меня. Знаю, что вечером Вы не были у императрицы, что Вы захворали…»

«Я только что проснулась, и мне подали присланные Вами цветы, премного Вам обязана, сердце мое! Желаю, чтобы здоровье Ваше поправилось, чтобы я могла видеть Вас веселым и счастливым, каким видела Вас во сне нынешнюю ночь: Вы были так любезны, казалось, любите меня от всего сердца. Прощайте, расстаюсь с Вами; муж мой прийдет сейчас ко мне. А когда же Вы что-нибудь сделаете для моего сына? Я желала бы, чтобы он был в Вашем Новотроицком полку».

«…Матинька, когда я Вас увижу, моя жизнь! Завтра неделя, что я не видала тебя, душенька. Пожалуйста, заезжай когда-нибудь ко мне, мне бы хотелось всякую минуту быть с тобой; все бы тебя целовала, да тебе надоела…»

«…Целую Вас тридцать миллионов раз с ежеминутно возрастающей нежностью; пальчики и беленькия ножки целую в мыслях. Матинька, очень я тебя люблю, друг мой сердечный…»

Светлейшего любили женщины. Статный красавец, лицо которого не портил ослепший глаз, могущественный вельможа не мог не вызывать интереса и страстных чувств. Потемкин же обожал общество женщин, и его любовные интриги превращались в легенды. О приключениях князя в военном лагере в годы второй Русско-турецкой войны ходило множество анекдотов. Княгиня П.Ю. Гагарина рассказала историю, случившуюся с ней в Яссах в 1790 г. Потемкин стал ухаживать за княгиней, это при том, что в ставке уже была Прасковья Андреевна — супруга Павла Потемкина, ее также зачислили в список любовниц светлейшего и еще несколько дам. Ожидалось прибытие турецких уполномоченных, и князь, шутя, обещал Гагариной (она была беременна) собрать «конгресс» в ее спальне. Она вспоминала, что однажды Потемкин даже схватил ее за талию, за что она при многочисленном обществе дала ему со всего размаху пощечину. Все ахнули. Взбешенный князь ушел в кабинет, гости ожидали катастрофы. Не прошло и четверти часа, как Потемкин вернулся и, поцеловав руку княгини, преподнес ей изящную бонбоньерку в знак примирения.

С именем Прасковьи Андреевны Потемкиной связан еще один характерный для образа князя рассказ, переданный его родным племянником Николаем Петровичем Высоцким. Светлейшему в 1788 г. нужно было тайно получить сведения о политических событиях в Париже. Он послал туда верного человека Баура, но, как было объявлено, за модными башмаками для Прасковьи Андреевны. В военном лагере принялись обсуждать причуды князя, а тем временем в сумку посыльного Василий Попов опустил секретный пакет на имя доверенного французского банкира. Баур прибыл в Париж, секретным образом передал пакет и бросился умышленно хлопотать, суетиться, бегать по всем лавкам, заказывая «модные башмаки для мадам Потемкиной». Город в недоумении: русский вельможа из дикой страны послал за башмаками для своей любовницы. Все только и обсуждали причуды неведомых русских, а Потемкин тем временем получил важные политические известия.

Франсиско де Миранда тоже вспоминал любовные увлечения Потемкина: «Наш князь более часа беседовал тет-а-тет с юной Марией Нарышкиной, излагая ей какую-то политическую материю, коей весьма озабочен, а она все повторяла, вздыхая: “Если бы это было правдой!”»

Потемкин любил и увлекался, вызывал в женщинах ответную страсть. Он был удачливым мужчиной, и судьба благоволила ему во всем. Женщины, окружавшие светлейшего, были прекрасны и удивительны, каждая из них личность сильная и оригинальная. Племянницы Потемкина — украшение его жизни — стали прекрасными женами и матерями, воспитали детей, потомки которых и сейчас живут во всех уголках земного шара.

В феврале 1791 г. Потемкин в последний раз приехал в Петербург, покинув так полюбившиеся ему просторы Новороссии. Сведения доверенных лиц о возрастающем влиянии на Екатерину II молодого фаворита Платона Зубова встревожили князя. Михаил Гарновский подробно писал Василию Попову о происходящих при дворе событиях, и Потемкин даже вдали от столицы был в курсе событий. Еще 13 августа 1789 г. он сообщал о посещении императрицей вместе с новым фаворитом «ближайшие к корпусу дворца комнаты его светлости», осмотре ими редких картин и библиотеки. 25 августа Гарновский пишет, что «никогда государыня не была лучше расположена к его светлости, как теперь; в день воспоминает его раз по несколько и весьма его здесь видеть желает… Случай Зубова продлится, без всякого сомнения, по крайней мере до возвращения его светлости». Екатерина приказывает отремонтировать Шепелевский дом Потемкина, обить комнаты белым штофом, развесить картины — словом, подготовить все к приезду светлейшего. Но опытный придворный чувствовал опасность со стороны нового фаворита, несмотря на слова Гарновского о прежнем расположении к нему императрицы.

Политическая партия, стоявшая за Зубовым, усиливала свои позиции, и впервые императрица была так увлечена, что более внимательно прислушивалась к критике действий Потемкина. Тон ее писем по-прежнему дружелюбен, но она упоминает «самых недоброхотов», которые «хотя злятся, но оспаривать не могут великие тобою приобретенные успехи, коими Всевышний увенчал, и искусные твои труды и рачение…». Появление в Петербурге князя (а его вес в государственных делах и душевная близость с Екатериной были несоизмеримы с влиянием молодого красавца Платона Зубова) могло серьезно пошатнуть позиции партии противников светлейшего при дворе. «Хотя я победил его наполовину, но окончательно устранить с моего пути никак не мог, — рассказывал в 1819 г. Зубов своему управляющему, — а устранить было необходимо, потому что императрица сама шла навстречу его желаниям и просто боялась его, будто взыскательного супруга. Меня она только любила и часто указывала на Потемкина, чтобы я брал с него пример».