Олег Терентьев - Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

Очень интересно, помнится, Высоцкий произносил реплики в сторону. Параллельно с участием в событиях Порфирий Петрович в инсценировке Сергачева все время давал им оценку. Когда Николка бросался к нему в ноги, признавался в том, что убил он, и сразу же говорил: «Топором»,— Порфирий Петрович произносил реплику: «Эх, торопится,— на себя наговаривает!» Высоцкий произносил эти слова, исходя из собственного темперамента, собственной увлеченности процессом игры. Вместе с тем он произносил реплику по «классической школе» — ведь всякая реплика в сторону в драме есть порождение и выражение крайнего напряжения внутренних сил. Попытка встать в какой-то момент на позицию стороннего наблюдателя в оценке событий, участником которых он является, делала образ очень сложным и при этом — органичным.

— Что это был за образ в плане трактовки?

— Оттолкнусь от параллели.

Леонид Марков играет Порфирия Петровича в спектакле театра имени Моссовета как человека из последних сил темпераментного. На вопрос Раскольникова: «Кто вы?» — его герой отвечает: «Я-то, Родион Романович,— человек поконченный». Вот что главное в нем: он не представитель от истины — он правит свою, пусть важную, но — работу. Так сказать, тяжелый долг. Герой же Высоцкого был иным. Его темперамент, его наступательность, его полная отдача образу всех внутренних сил не позволили открыться этому второму плану образа. Да, в каком-то высоком смысле Порфирий Петрович действительно человек поконченный, ибо, служа добру, он в конечном счете служит увековечиванию того, что есть. Но я тем не менее помню, как, произнося слова Порфирия Петровича: «Я — человек поконченный», и Высоцкий резко менял тональность, будто бы осознавая, что здесь выход в какую-то тему, им не затронутую. Он переходил на такие низкие гудящие интонации и тем самым как бы выключал этот момент из психологии персонажа, но включал его в звучание какой-то общей темы.

— Можно ли сказать, что спектакль держался на Высоцком как на исполнителе главной роли?

— У меня нет ощущения, что спектакль был интересен только благодаря Высоцкому. Он был интересно задуман режиссером. Там были очень любопытные персонажи: например, сестра Раскольникова, которую эмоционально и трогательно играла Ирина Асташева. Это был спектакль, очень интеллигентный по общему рисунку, по пространственному решению. Помнится, и сам Сергачев тоже что-то в нем играл, когда не хватало исполнителей. Словом, спектакль обрел черты студийности.

— Какое впечатление произвела на вас первая встреча с Высоцким?

— Он сразу обращал на себя внимание. Был как пружина в сжатом виде — в нем уже жили будущие актерские работы, песни... В работе это выражалось через предельное участие во внутреннем мире героя, подчас без размышления о том, в чем персонаж прав, а в чем заблуждается. А это — важное исходное качество всякого искусства, В старом театре имели хождения понятия — актер-прокурор и актер-адвокат. Высоцкий выше этого. Так, в фильме «Место встречи изменить нельзя», понимая всю уязвимость позиции своего героя, актер всецело отдает себя для реализации этого персонажа как неповторимого типа. Этим он, как актер, прежде всего и интересен и запоминается сразу и навсегда в каждой своей работе...

...Я думаю, что роль Порфирия Петровича была как бы «предначалом» Высоцкого. Он запоминался в ней живостью, темпераментом, одаренностью, своим абсолютно личным участием в ситуациях и проблемах персонажа. Именно поэтому и есть основание говорить об этой ранней работе Высоцкого. Следует одновременно учесть, что художественное, творческое начало в самодеятельности реализуется в той самой мере, в какой возможно личное участие того или иного актера лю бителя в своем персонаже. Все прочие критерии — производное от этого первого.

Высоцкий в этом спектакле предстал перед нами преданным и истинным любителем своей профессии. Он играл так, как только может играть человек, который всецело отдает себя делу.

Беседу вели В. Тучин и Б. Акимов

В 1988 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга «Владимир Высоцкий. Избранное». Текстологическая работа — Н. А. Крымова, В. О. Абдулов, Г. Д. Антимоний; редактор В, С. Фогельсон. Тираж 200 тысяч экземпляров.

Это событие, отрадное само по себе, вместо ожидаемой радости вызвало недоумение. Составитель сборника Н. Крымова в послесловии к книге пишет: «...тех, кто работал сегодня над этим сборником... не покидало чувство волнения и ответственности. Вполне может быть, что это не избавило книгу от ошибок, но так или иначе к читателям выходит наиболее объемное и выверенное по рукописям издание стихов Высоцкого» [3] Крымова Н. О поэзии Владимира Высоцкого.— Избранное. М., «Советский писатель», 1988. .

От ошибок, разумеется, никто не застрахован, но при чтении книги возникает вопрос другого порядка: остались ли составители корректными по отношению к текстам Высоцкого? Его поэтическое творчество своеобразно тем, что можно вести разговор лишь об устойчивых вариантах песни или стиха, но не об окончательно фиксированном тексте. Эта сложность предполагает применение неординарных методов в текстологической работе [4] Подробнее см. примечания сборника «Четыре четверти пути». М., «Физкультура и спорт», 1988. . Но ни один из них (в том числе и работа с рукописями) не может оправдать прямого произвола в обращении с поэтическим словом. И разговор в данном случае не о том, «какой вариант текста лучше, более ранний или более поздний» [5] Крымова Н. Указ, произв. , а о том, какой текст принадлежит Высоцкому, а какой — составителям.

Отразить в полном объеме несообразность текстов, приведенных в книге, не представляется возможным. Остановимся лишь на некоторых.

Стр. 475 — то, что получилось здесь, прецедентов не имеет. Печальный опыт соединения двух стихотворений Высоцкого в одно уже есть (см. стихотворение «Чту Фауста ли, Дориана Грея ли...» в сборнике «Нерв». М., «Современник», 1981), но вот из одного умудриться сделать два...

Между 12-й и 13-й строками составители «опускают» еще восемь строк:

Воля в глотку льется

Сладко натощак.

Хорошо живется

Тому, кто весельчак.

А веселее пьется

На тугой карман.

Хорошо живется

Тому, кто атаман.

Как мы впоследствии увидим, это очень важный штрих. А пока идем далее по тексту. В сборнике песня кончается 20-й строкой, однако в рукописи она продолжается без перерыва:

Смерть крадется сзади, ну

Словно фрайер на бану.

Я в живот ее пырну —

Сгорбится в поклоне.

Я — в бега, но сатану

Не обманешь, ну и ну!

Глядь — во синем во Дону