Иулиания - Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Много опасностей подстерегало монахов в их пустыннической жизни. Но они как-то приспосабливались: строили кельи под пихтами, чтобы дым зимой, по которому их можно было выследить, в пихте застревал и рассеивался. Под простым же деревом строить нельзя было, потому что зимой на них не было листвы, и дым был бы виден. Пихта все же прикрывала. А надо было прятаться. Я видел, как за монахами шла охота, как их преследовали. Последний раз, когда мы убегали, то смогли уйти от преследователей только по молитвам батюшки. Отец Мардарий переживал и молился за нас, потому что понимал, что будет опасность, что нас могут арестовать. Так вот, представьте, закрытый шлагбаум. Мы подъезжаем, сидит пьяный милиционер на стуле, спит. Шлагбаум как раз под высоту нашей машины, мы остановились, машину заглушили. А такая тишина в горах была, что я подумал, если сейчас заведем машину, его разбудим. Мы поставили машину на нейтральную передачу и начали толкать ее вперед. Автомобиль прошел под шлагбаумом, подняв цепь насколько она позволила. Мы разогнали машину и поехали. Смотрим, милиционер вскочил, заметался… Так и уехали.

Советские власти вели строгий контроль и наблюдали за священнослужителями и за монахами. Нас предупредили, что на каждом посту будут строго проверять и спрашивать, кто, зачем и куда едет. Но когда везли продукты пустынникам, проезжали незамеченными: то мы за машиной какой-нибудь пристроимся, то милиционеры как будто случайно отворачиваются, то какое-либо другое чудо происходило. Проезжали свободно, потому что за нас молились такие старцы, как отец Мардарий, отец Серафим (Романцев), отец Серафим (Марчук), отец Андроник (Лукаш), владыка

Зиновий, у которого я окормлялся, ныне прославленные глинские святые и другие пустынножители.

Везли мы тогда полную машину продуктов для пустынников, а по инструкции в то время нельзя было больше 5 килограммов провозить. Когда из-под того шлагбаума выехали, нас около Сухуми все же остановили и давай обыскивать. А мы уже все выгрузили. Машина была пустая, и все были спокойны. На посту номер нашей машины был записан, и поэтому нас остановили:

– Вы нас задерживаете? Ну, задерживайте!

– Что вы везете?

– Ничего не везем.

– Да у нас написано, что везете.

– Да ничего нет, посмотрите сами!

Постовой посмотрел, а машина пустая. Вот так по молитвам пустынников в трудных ситуациях нас миловал Господь.

Продукты старались доставить до наступления зимы. Зимой, когда выпадал снег и все тропы заметало, в пустыню дойти уже никто не мог. Меня особенно интересовало время, когда пустынножители оставались там совсем одни. В каком состоянии находится человек, который уединился, и у него нет никакой связи с миром, никаких мирских обязанностей и отвлечений? Он может распоряжаться своим временем как хочет: может молиться, изучать Священное Писание, труды святых отцов. А книги у них всегда были. Отец Мардарий был очень просвещенным человеком, у него в келье было с полсотни книг. А еще тайники с книгами были устроены в разных дуплах для того, чтобы, если кто-нибудь найдет какой тайник, все не забрали. Особенно тщательно хранили в потаенных местах Евхаристические Приборы.

Конечно, непостижимо было, как человек многие годы мог переносить полное одиночество. Батюшка говорил, что в то время, когда человек остается один на один с молитвой и с Богом, время меняется для человека. Он перестает понимать, долго оно движется или коротко. Отец Мардарий вспоминал, что однажды его завалило снегом так, что он не мог выйти из кельи. Было темно, только маленькая лампадочка горела. Не поймешь, час прошел или сто часов. Он тогда почувствовал состояние Евангельского слова – один час как тысяча и один день – как тысяча лет, или наоборот. Время без меры. Тогда же он понял, что время – это состояние нашей земной жизни, причастности к земному миру, а когда чистая душа начинает обращаться к Богу, то она перестает ощущать время. Человек может потеряться вообще во времени. Вот это и есть Вечность. Когда такое состояние наступает, то человек уже не прислушивается к потребностям плоти: сколько покушать надо, когда спать, когда вставать – непонятно, все потребности пропадают. Батюшка рассказывал, что были такие отцы-пустынники, которые в неделю один раз кушали. Это не вымысел. Если ты находишься в молитве, то выходишь своим вниманием из внешнего мира, и тело перестаешь ощущать, и не знаешь, сколько в таком состоянии ты находишься. Все процессы в это время замедляются. Думаю, поэтому пустынники так и постились для того, чтобы не отвлекаться, чтобы пребывать в молитве. Хотя подробно о таких состояниях батюшка не рассказывал, говорил, что просто так есть. Это божественная тайна, нам, связанным с миром, недоступна.

…Келья батюшки находилась примерно в полукилометре от так называемой гостиницы, куда братия сходились для совместной молитвы, в субботу, на всенощное Бдение. Отслужат всенощную до утра под воскресение, причастятся, немного друг с другом побеседуют о духовном, потрапезничают и расходятся. В тот раз отец Мардарий пришел домой после службы в воскресение и чувствовал особое молитвенное состояние, душа его была несказанно утешена. Сел на коечку и начал молиться. Когда закончил, подумал, что несколько часов прошло, пора бы выйти в лес, на воздух. Вышел, смотрит, идет брат-пустынник из гостиницы.

– Отец Мардарий, ты не заболел?

– Не заболел, слава Богу, а что?

– Да мы несколько часов тебя ждем, а ты не приходишь, вот мы и решили тебя проведать, что с тобой случилось?

Прошла ровно неделя, а батюшка думал, что провел в молитве всего несколько часов.

«Я был в таком состоянии, когда мне не хотелось ничего, не хотелось отвлекаться», – делился со мной старец. Это меня потрясло. Я уже знал, что с ним такое бывало. Он мог пребывать вне времени. Во время такой молитвы его ум с невообразимой и непостижимой скоростью летел ввысь и прикасался к тому, что превосходит вещественную природу.

Еще помню, как батюшка скрывал свои «болячки». Его уже много времени мучила грыжа. Пошли с ним к матушкам-пустынницам на пасеку. Идем, а он шаг за шагом, вприпрыжку… и уже далеко впереди нас. Мы, молодые, не успеваем за ним, отстаем и только просим: «Батюшка, не торопись!» А дорога не близкая. От кельи спускаешься по горе, переходишь через Сухопач, потом выходишь на тропу, по которой пастухи гоняют скот. Та тропа была совсем узкой, на машине не проедешь. С одной стороны, скала, с другой – пропасть. Батюшка шел в таком темпе, что мы не могли его догнать. Как припустит… При этом он еще и наши ноши нес, чтобы нам легче было.

Когда мы пришли к матушкам, он бодренько себя чувствовал, как будто и перехода длинного не было. Чаем нас напоил, что-то рассказал, и, главное, всех утешил. Матушки всегда радовались, когда он к ним приходил. Все к нему тянулись, как пчелки к меду. Он мог человека размягчить, когда тот к Богу затвердеет.