Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

И смычки все смелей дерзали,
И от лож до последних мест
Заполнял все пространство в зале
Упоительный вальс невест.

Ты всегда, везде, во всем на страже,
Пашут ли, иль водят хоровод,
Птицевод, животновод и даже
Счетовод и кукурузовод.

Ты и с общего собранья тягу
Не задашь вслед за секретарем,
Вообще такого работягу
Не отыщешь даже с фонарем.

Почему ж колхозникам ты тошен?
Потому, что слишком уж речист,
До невероятности дотошен
И прилипчив словно банный лист.

Для тебя во всем колхозе только
Существует собственное я,
Да, пожалуй, взбалмошная полька —
Щуплая супружница твоя.

Скоро, девка, скоро, так и знай,
Подадут студенческий состав,
И ты двинешься на Кустанай,
А быть может и на Кокчетав.

Хоть дорога в Казахстан длинна,
Но зато поездка весела,
А приедешь – будет целина
За сто километров от села.

Там всегда с открытою душой,
Среди Свет, Алл, Галь, Юр, Толь и Мить,
Ты работай только на «большой»,
Чтоб свой институт не посрамить.

И в порядке, так сказать, вещей,
Там себе и славу ты стяжай
Лучшей разливательницы щей,
И сними обильный урожай.

Не вспоминай, не сетуй, не зови…
Воспоминанье только растревожит: —
Что прежде было сказкою в любви
Теперь нам сказкой быть не может.

Она прошла – та светлая пора,
А память в сердце чувства не пробудит,
И то, что радовало нас вчера,
Сегодня радовать не будет…

Ты, живущий с поэтическим клеймом,
Не чуждающийся впрочем благ земных,
Проповедник в дифирамбах аксиом
И глашатай в одах истин прописных.

По стандартной лире двигая персты,
Только по ветру ты звуки издаешь,
Если ветер переменится и ты
По другому направлению поешь.

Для тебя давным-давно протоптан путь,
Воспеваешь ты архангелов и рай;
Хоть в стихах твоих таланта ни чуть-чуть,
Но зато в них подхалимства через край.

Облачившись в свой лирический салоп,
Не пробьешь ты стену к музам даже лбом,
Был холопом ты и ныне ты – холоп,
И холопом будешь в случае любом!

Ты от меня готова упорхнуть,
И чувствую, и знаю это я…
Куда же ты теперь направишь путь,
Крылатая наперсница моя?

Все эти дни тобою лишь дыша,
Я счастлив был, я не был одинок,
Кипели мысли, пенилась душа
И я сплетал лирический венок.

Ты двадцать дней со мною пробыла
И каждый день дарила мне цветы;
Ты улетишь и в сердце будет мгла,
А в мыслях ощущенье пустоты.

Померкли звезды… Утро… Свежесть… Тишь…
Восток вот-вот готов зарозоветь…
Когда же вновь меня ты посетишь,
Моя золотокрылая, ответь?

Это, брат, не женщина, а сказка!
Ты узнай-ка, кто сия картинка: —
Перуанка или гондураска?
Бразильянка или аргентинка?

Сальвадорка или мексиканка,
Из Гаити может быть иль с Кубы,
А быть может и доминиканка,
У Трухильо скалившая зубы?

Боливийка или гватемалка?
Колумбийка или костаричка?
Впрочем нам ни шатко и ни валко
Где бы ни родилась эта птичка.

Ведь, во-первых, мы не балаболки,
Что нам строить разные догадки!
Все они метиски и креолки,
Или квартеронки и мулатки.

Во-вторых, возможности, брат, наши
Не откроют нам путей к роману:
Слишком мало съели мы, брат, каши,
Эта штучка нам не по карману.

Для нее, брат, плаваем мы мелко,
Не простая шашка ведь, а дамка
Эта самая венесуэлка,
Никарагуанка иль панамка?

Значит не приглядывайся зорко
И ни у кого не узнавай-ка,
Кто она: чилийка, эквадорка,
Уругвайка или парагвайка?..

Массне, Россини, Верди и Гуно,
Пуччини, Вагнер, Глинка и Чайковский
В его репертуаре и давно
Он угождает публике московской.

Он не хватает с неба звезд, но ведь
Не всем же быть Карузо иль Мазини,
Во всяком случае он не медведь,
Рожденный в человечьей образине.

Певец давно все это осознал,
И, предвкушая гром аплодисментов,
Он тянет «ля» как радиосигнал
Настройки музыкальных инструментов.

Дул ветер… Колыхались провода…
Качались сосны… Зыбилась вода…
А здесь, за чаем, как обыкновенно

Твой муж зевал и морщил брови, но
Мне почему-то вспомнились Равенна
И хмурый Дант, смакующий вино.

Уже смеркалось… Где-то за окошком,
Грозя друг другу и взывая к кошкам,
Вопили отвратительно коты…

День уходил без всякого изъяна
Для сердца и ума и только ты
Гримасничала словно обезьяна.

Не пьяные, не просто бузотеры
Кричат передо мной,
Нет, это современные актеры
Сошлись втроем в пивной.

Они жестикулируют и с чувством,
Присущим всем троим,
Клянутся вслух, что живы лишь искусством
И дышат только им.

Однако эти деятели сцены
В стенах театра – тля,
Они служители не Мельпомены,
А длинного рубля.

И пусть они об Ольридже и Кине
Здесь подняли галдеж, —
Я старый воробей и на мякине
Меня не проведешь!..

Средь диких скал, в краю тумана
Волшебник добрый старец Финн
Встречает витязя Руслана: —
«Добро пожаловать, мой сын!..»

И в тишине, в глухой пустыне,
Отрадой путника поя,
Течет как плавная струя
Его баллада о Наине.

Расстроит он злых козней план,
Ему известно место плена;
И с благодарностью Руслан
Пред Финном преклонил колено.

Скорей на север – обрести
Вновь ту, кто все собой затмила…
И вот – финал: «Там ждет Людмила!..»
– «Старец, прости!..» – «Витязь, прости!..»