Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

– «Молдаванин Мисаил,
Малохольный мамалыжка,
Месяц мне мозги мутил;
Молдаванин Мисаил
Мне мошной милльонной мил.
Мерин, мул, морж, мопс, мартышка —
Молдаванин Мисаил,
Малохольный мамалыжка!..»

Морщась, Мотька Меднолобов,
Мастодонт монументальный,
Мощный, мускулистый малый
Мямлит, медленно мыча:
– «Мы, мол, мы мышиной мымре,
Мисаилке-мироеду
Морду, мол, мурло, мол, можем
Моментально молотить!..»

Я начинаю триолет
На склоне дня и склоне лета,
А также и на склоне лет.
Я начинаю триолет
Поэту в память и вослед.
Под музыку из «Риголетто»
Я начинаю триолет
На склоне дня и склоне лета.

Поэт, наружностью ты был
Точь-в-точь подобен Дон-Кихоту,
А сердцем – триолетофил.
Поэт, наружностью ты был
Как рыцарь из Ламанчи хил,
И на ходу мурлыча хоту,
Поэт, наружностью ты был
Точь-в-точь подобен Дон-Кихоту.

Ты как когда-то Дон-Кихот
Сражался с мельницами тоже,
Свое перо пуская в ход.
Ты как когда-то Дон-Кихот
Всегда за что-то шел в поход,
И вылезая вон из кожи,
Ты как когда-то Дон-Кихот
Сражался с мельницами тоже.

Иван Сергеич, как живой
Сейчас стоишь ты предо мною.
Звучит мне тихий голос твой,
Иван Сергеич, как живой.
Качая узкой головой,
С едва заметной сединою,
Иван Сергеич, как живой
Сейчас стоишь ты предо мною.

Закончив пятый триолет,
Я о тебе писать кончаю;
Ведь нужно сделать туалет,
Закончив пятый триолет;
И собираясь съесть омлет
И выпить два стакана чаю,
Закончив пятый триолет,
Я о тебе писать кончаю.

Чтоб я не понял ни аза
И принял пошлый фарс за сказку,
Амур надел мне на глаза
Свою любовную повязку.

Но день за днем от слов и дел
Все больше чувства холодели,
И наконец я разглядел
Какая ты на самом деле.

Все сразу сделалось видней,
Открылось то, что было скрыто,
И вот – увы! – на склоне дней
Я у разбитого корыта.

Так выхваляться перестань,
Ведь спала с глаз моих повязка,
А без нее ты только дрянь
И доброта твоя лишь маска.

О чем-то призадумалась природа
У благодатной осени в плену;
Я может быть в последний раз взгляну
В ее глаза в такое время года.

К ней погостить с утра взяла погода
С собой не дождь и хмари пелену,
А тишину – к которой сердцем льну —
И солнечную просинь небосвода.

За перелеском ало-золотым
По косогору вниз сползает дым,
То тая вдруг, то снова возникая;

От этого становится грустней,
Но освежают душу грусть такая,
Да красота погожих этих дней.

Кобель, кобыла, кролик, кот, козел
Корове комментировали книжку
«Как Карп кулак колхозных кур колол».
Кобель, кобыла, кролик, кот, козел
Конечно кстати крыли комсомол.
Кусая кукурузу как коврижку,
Кобель, кобыла, кролик, кот, козел
Корове комментировали книжку.

Кукарекнул петух, промычала корова,
Как в стихах подъесенинских бардов точь-в-точь,
Побледневшее небо смотрело сурово,
Провожая на отдых колхозную ночь.

Мы на бревнах вдвоем эту ночь коротали,
Но ее мы с тобой просидели не зря,
Об электроэнергии, выплавке стали,
Трудоднях и холодной войне говоря.

Зашуршав запыленной листвой по березам,
Появился рассветный шалун-ветерок,
Потянуло укропом, дымком и навозом,
Констатирую я, так сказать, между строк.

Разгоревшись, восток был болезненно ярок,
По-соседству в избе запищало дитя,
И прошла босиком бригадирша доярок,
Непрерывно зевая и рот свой крестя.

Неожиданно локомотив у вокзала
Запыхтев, прокричал троекратно ура,
И, потягиваясь, ты с улыбкой сказала:
– «С добрым утром, мой друг, спать ложиться пора!..»

Идя все дале,
Когда-нибудь я в танке
Скажу о Дале,
А не убийце танке
И не поэте Танке.

Блуждая мыслью в царстве медицины,
Уже дойдя до терапии, я
Вдруг вспомнил, что не написал терцины,

А это – упущение, друзья!
Поэт обязан формою любою
Владеть, коль он на сцене бытия

Не только бравый барабанщик к бою,
Иль поставщик на каждый праздник од,
Что, словно соревнуясь меж собою,

Из ничего городят огород.
Он не на побегушках подмастерьем,
А мастером быть должен, ведь народ

Орла мгновенно отличит по перьям
И взлету от вороны и грача
И никогда не распахнет он дверь им

В свои сердца… А маятник, стуча,
Минуты гонит к ясному рассвету,
Но я не встречу первого луча

Склоненным над тетрадью, и поэту
Нужны и сон, и отдых, и покой,
Поэтому-то я терцину эту
Заканчиваю этою строкой.

Чуть ли не с века персидского Дария
И главным образом в гуще столиц
Слышится эта любовная ария,
Коей мужчины пленяют девиц.

Ныне она широкоповсеместная,
Всюду поют женихи без квартир:
– «О полюби меня, дева прелестная,
И мне завидовать будет весь мир!..»

В недели увяданья сада
Среди аллей
Мечта светлей,
Крылата мысль и Муза рада.
На ветках и песке едва-едва,
Живая и сухая,
Прошелестит и прошуршит листва,
От солнца полыхая,
А после этого слышна
Особенная тишина.

О золотое время года!
Ведь неспроста
Во все цвета
Себя украсила природа.
Она сквозь дрему грезит о былом,
Оставшимся от лета,
Последним, поздним, северным теплом
В последний раз согрета,
Отдав с улыбкой бытию
Всю привлекательность свою.

Как это близко мне и мило,
И наяву
Я здесь живу
Тем, что мне память воскресила
В спокойствии сияющего дня;
Ни радость, ни тревога
Не погостят сегодня у меня…
Пусть может быть немного
Осталось дней мне или лет,
Я в жизни свой оставлю след.