Борис Ванталов - Отрывки из Ничего

Надо стать непригодным.

Художник – не нужник.

Старые сюжеты умерли. Они – музей. Наскальные рисунки. Трупы прошлого. Их еще долго будут хоронить. Могильщикам заплатят за ритуал.

Бедный Йорик!

Мы живем в Мирмозге, как Иван Иванович с Иваном Никифоровичем жили в Миргороде. Лужа – это наша испаряющаяся протоплазма. Тело запустило мозг, вторую сигнальную систему, мозгу предстоит запустить третью. Новый сюжет выйдет из этой шинели-шанели №3. Все прочее – фабула.

19.10.2010

Мои рисунки-спирали идут от чего-то общего для всего (и живого, и неживого). Я не хотело бы проповедовать «свою» спираль, как Стерлигов чашу. Но нарисовав тысячи этих извивов, я шкурой почувствовало ее фундаментальность. Все изивается-закручивается, и галактики, и змеи, и Крученых, и мозг, и циклоны.

А вода, покидающая ванную, вращающаяся перед отверстием слива, не так ли закручивается сознание умирающего перед выходом в бездну. Проносится (прокруживается) жизнь.

Большой вальс сущего.

Несущиеся.

Вообще рисование, как и письмо, никогда не было для меня чем-то конкретным. Да, выходило в результате что-то конкретное. Но, чтобы его получить, я бросалось в абстрактное: пятно, линию, точку, спираль.

Так из пляски аминокислот получается жизнь.

Искусство, религия и наука занимаются одним и тем же феноменом, только каждое направление раздувает свою точку зрения до параметров Вселенной.

Эго-истина превращает истину в истерику.

Истина – ОНО, в котором и я, и ты, и мы, и все-все-все.

ОНО – неисповедимо.

Это – палиндром Бога.

ОНО.

Варю суп из лисичек. Вспоминаю Лену. Она его готовила по рецепту мамы.

Однажды гуляли у Никольского собора. Она оставила мне Хокку, который тут же изобразил из себя соляной столб и побежала к Троеручице. У меня была фляжка коньяка. Я к ней прикладывался. Лена глотнула один раз.

В кепке она походила на Гавроша. В ней плескалось море отваги. И это мальчишество-кибальчишество непостижимым образом сочеталось с женственностью. Потаенной, ненавязчивой. Она как бы игнорировала ее. Это было потрясающе, так же как и ее дар. Она вся была чудом, живым доказательством Бога.

Зачем Всевышний так безжалостно стер его? Вопрос некорректный. Я понимает. Я молчит.

Но почему так по-детски, неприлично для моего возраста больно?

Сердцу больно…

20.10.2010

Бытовая химия: химические языки мозга. Ода к радости – серотонин. Любовный, эфирный напиток – феромоны. И из этого клубка всякой всячины лепится колобок эго. А если в зубчатой передаче генов сломается один зубчик, то это повлияет на индивидуальность необратимо. Цвет кожи нас волнует, а к цвету кишок мы индифферентны. У эго, как у ленты Мебиуса, одно измерение – я. Ты – это уже выход в двухмерное пространство. Ты – это уже квадрат квази-мира.

Ква-ква-квази.

Я придется научится стыдиться самого себя. Это неизбежно.

Грядет эпоха остранения.

Будут психические ранения.

Больно будет и уму, и сердцу.

Но без этой метаморфозы – гибель.

Предстоит пережить эволюционный скачок.

Прыг-скок, нейроны!

Прыг-скок, хромасомы!

Прыг-скок, гормоны!

– Кто ты такой, чтобы вещать об этом?!

–Я уже никто. Это ОНО через меня вещает. Буря мглою мозги кроет. Вихри (тоже спираль?) в полушариях крутя.

–Что значит сказанное?

–Возможна ли в моем случае ответственность за переданные слова? Телевизор – слеп, глух, и нем. Он транслирует ни. Он транслирует че. Он транслирует го.

– При помощи вибраций?

– Скрипка Ничего.

– Кто это говорит?

–Никто ни с кем.

–Где это происходит?

–Везде-нигде в голове.

–Это блеф!

– А что не блеф? По крайней мере, это формулируется во «мне» сейчас, само по себе. Оно говорится. Здесь нет ни насилия, ни желания. Это прямое действие через и все.

25.10.2010

Великая иллюзия – не только кино. Это – все. На что потратили двадцатый век? На иллюзию. Миллионы жертв социального иллюзиона. Эти страшные кадры хроники, когда бульдозер сбрасывает трупы в ров. Их множество. Они валятся друг на друга, эти несчастные «я» Второй Мировой.

Я-ма.

Человек извел себя на иллюзию.

Утешение – в абстрактном, а не в конкретном. Надо выйти из сущности в переливающиеся формулы.

Однажды с приятелем Витей, который заперт теперь в своей квартире, похоже, навсегда, мы стояли на набережной Мойки, неподалеку от коммуналки на Исаакиевской и выпивали.

Вода бликовала. Казалось, светящиеся человечки, воины света, идут и идут по ней без конца.

Лучистое человечество.

Гляди, Витька, сказал я, видишь эти сияющие фигурки, они идут к нам. Зачем?

Витька абстрагировался и увидел.

Он так по пьянке увидел, что вздрогнул и испугался.

Может быть, они и идут к нам, эти светлячки, солнечно-абстрактные зайчики калейдоскопа информационного поля.

В любви, когда она достигает своего апогея, тоже открываешь в другом абстрактное.

Душу.

Вечная любовь – высшая форма абстракционизма.

Соитие формул.

Вибрации ритмов.

Пятна фракталов.

Борис Ванталов.

Чем не абстракция?

Абстракционист сам по себе.

Поллак по-живому.

Собственное я сделал абстракцией. Перевернул, как Кандинский, вверх ногами. Вишу в рамочке собрания сочинений. Покупайте, недорого.

6.01.2011

Купил «Александра Первого» Дмитрия Мережковского. И сразу же обнаружил в нем рудименты Мейстера Экхарта на девятой странице.

« – Я вижу, дорогой мой, вы все еще не можете освободиться от самого себя и обратиться в то ничто, которое одно способно творить Волю Господню», – проговорил дядюшка и завел глаза к небу».

Эта сентенция вложена в уста реакционера-мистика, министра народного просвещения и обер-прокурора св. Синода, князя Александра Николаевича Голицына.

На Исаакиевской, рядом с Синодом, мое Ничто просуществовало лет десять в ХХ веке.

А Голицын основал «Библейское общество». А я попросило завещать Лену Шварц ему ее Библию. Неспроста все это.

Местоимения ничто.

9.01.2010

Продолжаю читать Мережковского, на стр. 53 обнаруживаю: «Задача была слишком простая, придумал посложнее: сколько надо щебенки для шоссейной дороги от Грузино до Чудово».

Это латифундист Аракчеев так развлекался. А я ведь в тех местах маршировал не раз, добираясь к Гоше Никитину в Юршево. От Чудово до Грузино на автобусе, а потом пехом 11 км.