Моисей Губельман - Лазо

После захвата чехословацкими мятежниками Владивостока Масарик в письме государственному департаменту США униженно просил признать Национальный совет как представителя будущего правительства чехословацкого государства. Цинично восхваляя свои заслуги, он писал:

«Я располагаю тремя армиями (в России, Франции, Италии) и являюсь, я бы сказал, господином Сибири и половины России».

А в меморандуме правительству США Масарик делит нашу страну на куски, рекомендуя объединить Сибирь и Урал с восточной частью России вплоть до Волги. И при этом нагло пишет:

«Я должен предостеречь против часто выдвигаемого лозунга: «русский народ должен сам решить, сам себе помочь» и т. д. В настоящее время русского народа не существует, поскольку он дезорганизован!»

Он убеждает американское правительство: «…Большевики не могут руководить Россией и навести там порядок».

Так империалисты в злобной ненависти к социалистической революции делили между собою Россию, считая себя ее хозяевами, одним росчерком пера хотели ликвидировать великий русский народ и установить неспособность большевиков навести порядок в своей стране.

Коммунисты Владивостока ушли в подполье.

На Тихом океане наступили бурные дни.

Чертежник Козленко не вызывал у хозяина никаких подозрений.

Мужчина вежливый, аккуратный. Хоть и молод, а бороду носит, — видать, солидный.

Все имущество приезжих было более чем скромным: два старых тулупа и кое-какая мелочь в солдатском сундучке. Хозяин оказался человеком довольно любезным — принес откуда-то ящик, соорудил из него стол, протопил печь, и стало как будто даже уютно.

Но жизнь на кухне, хоть и в подходящем тихом рабочем районе — Голубиной пади, — была не столь уж привлекательной, и семья чертежника попыталась найти более подходящее жилье.

И случай скоро представился. В той же Голубиной пади сдавал комнату врач.

Комната была хорошая, но мебели никакой. Чертежник смастерил из досок козлы, устроил кровати, сделал стол, табуретки. И обед нужно было приготовить: жена поступила на работу, наклеивала бандероли на папиросы в таможне. Приходилось иногда заниматься и черчением, чтобы оправдать как-то свою специальность.

Обаятельный образ «чертежника», его ум и богатые душевные качества ярко рисует в своих воспоминаниях А. Фадеев.

«В январе 1919 года мне поручили проводить большевика Дельвига с квартиры в Рабочей Слободке, где он скрывался, на Первую Речку, где жили двое железнодорожных рабочих-большевиков: один — Ершов, другого — фамилии не помню — звали «дядя Митя»… Я был тогда очень молодым членом партии, работавшим главным образом по всяким техническим поручениям. Провожал я Дельвига уже поздно вечером… У Ершова и дяди Мити мы застали довольно много народа… Среди всех этих людей я обратил внимание на одно очень примечательное лицо. Представьте себе молодого человека лет двадцати трех, ростом выше всех на голову, с лицом поразительной интеллектуальной красоты. Смуглое лицо, брови крылатые, волосы черные, густые, глаза темные, поблескивающие, черная вьющаяся бородка. А в движениях какая-то угловатость, характерная для людей застенчивых. Все были оживлены, давно не виделись друг с другом, а он чувствовал себя, как мне сначала показалось, неловко среди всего этого оживления. Но это впечатление рассеялось, когда он заговорил: голос у него был очень решительный, громкий, он чуть картавил — приятной такой картавостью.

Я обратил внимание на него не только потому, что у него была такая необычная внешность, а и потому, что заметил, что многие из присутствующих относятся к нему по-особенному — нежно и уважительно…»

В этот вечер Лазо делал доклад о текущем моменте. Он поразил всех собравшихся своей необычайной логикой, глубоким анализом империалистических противоречий на Тихом океане.

«Примерно часа в три или четыре ночи, — продолжает А. Фадеев, — я отвел Дельвига обратно, а потом вернулся к себе на квартиру, где жил вместе со своим двоюродным братом Игорем Сибирцевым… Он достал из кармана несколько листков бумаги и сказал:

— Посмотри, какие тезисы!

Я взглянул. Эти листочки были исписаны Химическим карандашом очень ровным, четким почерком. Я начал читать и понял, что это тезисы того доклада, который я слышал. Они были так написаны, что любой человек мог разобрать каждое слово. Тезисы были точные, ясные, сжатые. Я еще не знал, чей доклад слышал и чьи это тезисы, — не удержался и спросил: «Кто их написал?» И тут я впервые услышал о Сергее Лазо.

— Какая изумительная логика, — сказал я брату. — Как все точно сформулировано!

— Да это же изумительный человек: прекрасный математик, блестящий шахматист. И это, очевидно, у него сказывается во всем. Это один из крупнейших наших работников. Он был командующим Забайкальским фронтом и проявил себя как исключительно талантливый полководец в борьбе с Семеновым.

Более близко я познакомился с Лазо уже во время партизанского движения на Сучане…»

Контрразведчики интервентов и белогвардейцев узнали о прибытии Лазо в Приморье. Ищейки сбились с ног, — они метались по городу, заглядывали в лица прохожих. Как хотелось шпикам поймать где-нибудь именитого «красного» и доставить его по начальству! Повышение по службе, деньги — чего только не обещали тому, кто избавит Дальний Восток от грозного прапорщика, побеждавшего в боях многоопытных генералов.

Однажды хозяин квартиры вошел в комнату своего квартиранта необычайно возбужденным:

— Сенсация, господин Козленко! — воскликнул он.

— А что такое?

— Вы не слышали? Говорят, что это чудовище Лазо здесь!

— Простите, не понимаю, — сказал чертежник. — Какой Лазо?

— Вы ничего не знаете о Лазо? Удивляюсь, — недоуменно пожал плечами квартирный хозяин. — Ну, этот прапорщик, который принес столько огорчений атаману Семенову!

— Ах да, да! Что-то как будто где-то слышал.

— Ну вот. А теперь, говорят, пробрался сюда.

— Скажите, пожалуйста! — сочувственно заметил чертежник. — Действительно… История…

В этот же день на квартире рабочего-коммуниста Николая Меркулова собрались члены подпольного Дальневосточного областного комитета партии.

— В городе Лазо оставаться больше невозможно, — сказала секретарь обкома Мария Михайловна Сахьянова. — Всюду его ищут. Какие будут суждения по этому вопросу?

Суждения были очень короткими. Все единодушно решили, что необходимо уберечь Лазо от грозящей ему опасности, законспирировать его и скрыть в надежном месте.

На другой день чертежник Козленко предупредил хозяина квартиры о том, что он должен уехать из Владивостока.

— Работы нигде найти не могу, не на что жить.