И. Мартынов - Книгоиздатель Николай Новиков

Первое время московские масоны с одобрением встречали каждое новиковское издание, будь то духовные поучения блаженного Августина, сентиментальный роман Руссо или учебник математики. Все они в той или иной степени годились для «полировки дикого камня» (по масонской терминологии) русских душ, подготавливая их к восприятию мистических истин. Однако после того, как орден завел в Москве тайную типографию, печатавшую «богооткровенные» сочинения, все остальное было забыто. Шредер, Лопухин, а вслед за ними большинство других масонов стали считать полезным издание только таких книг. В конечном итоге общественные интересы, служение которым немало укрепило авторитет Новикова и его единомышленников, приносились в жертву узкоорденским целям. Постепенно хвалы разуму сменились призывами к интеллектуальному самоограничению, страхом перед умственным «пресыщением». После запрещения правительством печатать мистические сочинения интерес масонов к издательской деятельности Новикова заметно угас. «Книги печатаются только такие, — с горечью сообщал И. В. Лопухин А. М. Кутузову в Берлин 18 ноября 1790 г., — и не могу сказать какие, ибо такая дрянь, что я и не интересуюсь ныне знать о типографской работе. Сказки да побаски, только для выручки денег на содержание» [96] Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века: 1780–1792 гг. — Пг., 1915, с. 36. Заметим, что среди «побасок», напечатанных Новиковым в 1790 г., были первый том собрания сочинений Ж. Л. Д’Аламбера и «Плоды уединения» У. Пенна. .

Можно не сомневаться, что Новиков не меньше, чем другие масоны, способствовал распространению в русском обществе трудов своих собратьев по ордену. И все-таки он не мог и не считал разумным ограничиться только их изданием. Если для Шредера, Лопухина и Гамалеи печатание романов, учебников, книг по русской истории и экономии было лишь чисто коммерческим предприятием, средством покрыть орденские расходы, то Новиков видел в них могучее орудие в борьбе за умы и сердца соотечественников. Практически чуть ли не каждая выпущенная им в свет книга представляла собой еще один шаг в осуществлении программы воспитания идеального человека. Возвышенный духом мудрец (масонство, философия), проникающий умственным взором в тайны природы (наука), знаток человеческого сердца (литература, искусство) и достойный гражданин (политика, история), рачительный хозяин своего имения и добрый пастырь подначальных ему людей (экономия, медицина), а кроме того умелый воспитатель грядущих поколений (педагогика) — таким виделся Новикову его читатель, для которого он самоотверженно работал всю жизнь.

Более трети книг, изданных Новиковым, составляла оригинальная и переводная беллетристика. В отличие от многих его современников, русскому просветителю было чуждо пренебрежительное отношение к любым сочинениям, входившим в этот разряд словесности. Предостерегая неискушенных читателей от чрезмерного увлечения «забавными книгами нынешнего времени», друг и наставник Новикова в исторических разысканиях академик Г. Ф. Миллер настойчиво советовал переводчикам восточных сказок и рыцарских романов переводить древних греческих и латинских авторов. Однако наивным было бы ожидать, что круг чтения учащейся молодежи, и тем более купечества и разночинцев, впервые приобщавшихся к книге, удастся искусственно ограничить Гомером и Платоном, Горацием и Цицероном. Не случайно в новиковском издательском репертуаре античные авторы занимали незначительное место. Новиков напечатал знаменитый роман Л. Апулея «Превращение, или Золотой осел» в великолепном переводе Е. И. Кострова (1780–1781), а несколько лет спустя — «Афинские ночи» Авла Геллия (1787), представлявшие определенный интерес для масонов описанием древних таинств, и тем ограничился. Он хорошо помнил, как плохо расходились издания, выпущенные в свет «Собранием, старающимся о переводе иностранных книг», и не считал нужным повторять его промахи. Воздавая должное основоположникам западноевропейского классицизма, Новиков почти не печатал их сочинений.

Единственное ис лючение делалось для предшественника бытовой, антифеодальной комедии XVIII в. Жана Батиста Мольера.

Смелый разрыв с догмами классического воспитания позволил московскому издателю избрать единственно верный в тех условиях путь. Он вел незаметную, но упорную борьбу против бульварного чтива, наводнившего русский книжный рынок. «Оставь опасные сочинения, — взывал новиковский журнал к вступающему в свет юноше, — сколь сердце твое ни хорошо, не читай их однако ж ныне. Ты знаешь, что я люблю веселость и тонкость остроумия, но остроумие в сочинении развратном, хотя бы оно было тончайшее, представляется не лучше, как красота в доме распутствия, и тем она обманчивее, чем более приятности и вид невинности пороку придать умеет» [97] Московское ежемесячное издание, 1781, август, с. 285. .

Случалось, что из стен Университетской типографии выходили книги, явно не отвечавшие требованиям строгой пуританской морали и не блиставшие особыми литературными достоинствами. Именно здесь впервые был напечатан популярный еще в рукописной традиции приключенческий роман Ж. Кастийона «История о славном рыцаре Златых Ключей Петре Прованском и о прекрасной Магелоне» (1780), переизданы «Повесть о княжне Жеване» К. Ф. Ламбера (1788) и «История о принце Солии» А. Пажона (1788). Книгами, «не имеющими никаких совершенств», справедливо называл А. Т. Болотов сочинения подобного рода [98] Литературное наследство, 1933, т. 9/10, с. 205. .

Не менее суровый прием у просвещенных читателей встретили новиковские переиздания первенцев отечественной приключенческой литературы: романов Ф. А. Эмина «Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда» (1781) и «Приключения Фемистокла» (1781), «Похождения Ахиллесова» М. Д. Чулкова (1788) и знаменитого «детектива» М. Комарова «Обстоятельные и верные истории двух мошенников: первого российского славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина; второго французского мошенника Картуша и его сотоварищей» (1788). Филистерам типа Болотова не по душе пришлись эминские герои — «авантуриеры и проходимцы»; в их рассуждениях о гражданской вольности и правах человека они видели только «неприличное умничанье», «глупую и вздорную галиматью».

Еще больше упреков в адрес Новикова вызвали изданные им сборники русских сказок, песен и пословиц. По мнению московского архиепископа Платона, все они были «бесполезными», не заслуживавшими печати книгами. Причину столь сурового отзыва нетрудно понять, познакомившись с содержанием «Нового и полного собрания российских песен» М. Д. Чулкова, доработанного и напечатанного на свой счет Новиковым (1780–1781). «Ты взойди ко мне в келейку погреться, — умоляла милого друга несчастная инокиня, заточенная против своей воли в монастырь, — принеси мне цветно платьице одеться, я оставила бы мрачную пустыню и притворного смиренства благостыню» (ч. 5, с. 105). Не менее «кощунственно» звучали слова других песен, герои которых жаловались на тяготы монастырского житья, мечтали о счастье и любви. От зоркого глаза духовного цензора не укрылись песни, прославлявшие удалого донского казака Степана Разина и отважную «воровскую» атаманшу. Читатели-разночинцы, чутко откликавшиеся на каждое сочувственное народу слово, горячо приняли новиковский песенник. Его покупали, перепродавали, зачитывали до дыр, списывали, заучивали наизусть.