Федор Грачев - Записки военного врача

— Ирина Митрофановна!

— Она самая…

Ирину Митрофановну Покровскую мы уже хорошо знаем по частым посещениям раненых, дежурствам в палатах и перевязочных.

До работы в госпитале Покровская участвовала в строительстве оборонных рубежей под Ленинградом, а затем была в команде МПВО университета.

— Куда бредете, Ирина Митрофановна?

— В библиотеку. Одолела пятнадцать ступенек, отдыхаю… У вас давно не была — выполняю задание командования фронта по составлению географических характеристик Ленинградской области. Нужно для партизанских отрядов.

По сравнению с сентябрем университетский коридор стал неузнаваем. Разбитые стекла окон. Стены промерзли, покрылись инеем. Лопнувшие от мороза радиаторы отопления. Под ними снег, замерзшие лужи. На обледеневшем полу осколки битого стекла, куски обвалившейся штукатурки. Ящики с песком. Обрывки бумаг, газет и всяческий мусор. В многочисленных шкафах — разбухшие книги и журналы. Они смерзлись. Корешки и переплеты пупырчаты. Раздулись, покрылись плесенью. Запах старой бумаги, старых книг…

В коридоре сутулые люди. Закутаны в шарфы, шали, кашне, платки. Одни, с трудом отколов наледь, вынимают книги из шкафов, другие, пошатываясь, куда-то несут их.

Читаю устаревшую надпись: «Тише! Здесь лекция!» На двери геологического факультета висит объявление: «Закрыт до конца войны». А внизу, печатными буквами, приписка красным карандашом: «До победы над Германией!»

По коридору две закутанные женщины везут на детских санках ослабевшего мужчину.

— Куда?

— Из общежития… в наш стационар…

Над дверью библиотеки сверкал инеем барельеф Горького. Проходя отдел каталога, я сначала не понял, почему в нем так темно. Потом разобрался: окна зала превращены в узкие бойницы.

В отделе выдачи книг на дом тоже темно и холодно. На столах ящики с картотеками. В комнате — закутанные сотрудники библиотеки.

Около печки бельевая корзина. В ней все, что может служить топливом. Старые журналы, картон, бумага, газеты. Разный хлам. Тлеющий огонек такого топлива чуть-чуть освещает комнату, столы с неразобранными книгами. Люди работают, с трудом передвигаясь…

Беру со стола том Большой Советской Энциклопедии. Листаю.

— Снимите, пожалуйста, перчатки, вы портите книгу, — сделала мне замечание сидевшая напротив женщина. Как потом узнал — Анна Герасимовна Сиротская, главный библиотекарь.

…Придя в библиотеку через несколько дней, захватил два полена.

— Это штраф за мой поступок, помните, я в перчатках перелистывал Энциклопедию, — сказал я Сиротской.

Она не улыбнулась.

— Пожалуйста, расколите сами… Сил нет…

Топор валялся здесь же, у «буржуйки».

Все мы собрались на огонек, к теплу. На столе около печки сушатся древние фолианты. Их спасают от сырости.

— Вот она какая неказистая, — говорит Надежда Александровна Кузьмина, поглаживая корешок старой-престарой книги. — А ей цены нет! Старушке — за три века! Посмотрите!

«Старушка» — грамматика Мелетия Смотрицкого. Издана в Москве, в 1648 году.

— По этой грамматике учился Ломоносов, — объясняет Надежда Александровна. — Обратите внимание и на такое сокровище…

Перелистываю толстенный фолиант Магницкого «Арифметика, сиречь наука числительная». Возраст — двести лет.

Эразм Роттердамский. Коперник. Русский первопечатник Иван Федоров. Платон. Галилей. Что ни книга, то глубокая древность.

Надежда Александровна о чем-то пошепталась с Сиротской и потом обратилась ко мне:

— Помогите, пожалуйста, принести одну инкунабулу! Люся, проводи доктора в отдел редких книг и рукописей.

Вместе с Люсей идем в хранилище уникальных изданий. Знакомимся. Люсе Шерцер девятнадцать лет. В библиотеке работает второй год.

Наш путь среди длинных и высоких полок. На них громоздится великое множество книг. В этом лабиринте стеллажей легко заблудиться.

Вот и хранилище редкостей. Дышу тем особым запахом, которым пахнут в хранилищах книги, пережившие своих авторов на многие века.

В сопровождении Люси Шерцер инкунабулу доставил на плече. Это — «Историческое зерцало», изданное в Нюрнберге четыре с половиной века назад. Очень толстый и тяжелый фолиант. Наверное, килограммов десять, если не больше!

Потом принес «Саксонское зерцало» — тоже очень объемистый уникальный фолиант.

Тряпочками с формалином женщины осторожно протирали страницы книги. Руки у библиотекарей красные, будто долго полоскали белье в проруби.

— Вы лечите раненых, а мы — книги, — говорит Анна Герасимовна Сиротская.

И впрямь они книжные доктора. Заботливо и тщательно осматривают «больные» книги, ставят диагноз, восстанавливают их здоровье, возвращают жизнь.

У моих собеседниц глаза закрываются от усталости.

Записываю в блокнот: «До войны в библиотеке работало сто двадцать сотрудников. К началу блокады — пятнадцать. А теперь осталось только девять. Остальные — кто эвакуировался, кто лежит дома, кто в больнице, кто умер…»

— Книжные фонды законсервированы, — уточняет Анна Герасимовна Сиротская. — Изредка кое-что выдаем по заявкам фронта.

— А где Андрей Владимирович Уржумцев?

— Подорвала проклятая дистрофия… В конце ноября…

— А Эрбатова и Шахматова?

— Их тоже… Софья Николаевна спустилась вниз за какой-то справкой. Там ее нашли в обмороке. На полу. Умерла в больнице. А Шахматову подобрали на улице…

Женщины много курили. Особенно Екатерина Павловна Прохорова и бухгалтер библиотеки Нина Павловна Куремирова.

— Это в какой-то степени заглушает голод, — говорит Куремирова.

В печке догорали угли. Красноватые блики освещали потемневшие от копоти лица моих собеседниц.

Тепло печки возымело свое действие. Опустив голову на грудь, задремала Кузьмина.

— Надя! Проснись! — тормошила ее Сиротская. — Надя!

— Ой, батюшки! — очнувшись, тревожно вскрикнула Надежда Александровна.

— Что с тобой?

— Курица приснилась! Жареная! С печеными яблоками! Зачем ты меня разбудила! Только половину съела…

— Подкрепилась, теперь давай разбирать книги, — прервала Сиротская. — Остальное завтра доешь…

Возвращаясь, в коридоре университета встретил женщину. Она молча поклонилась. Я ответил. Но кто она? Лицо закрыто кашне по самые глаза.

Обернулся. Женщина — тоже.

— Не узнаёте? Гуцевич Софья Александровна. Помните, в октябре наши принесли в госпиталь пальмы и прочее, а я — корзиночку шампиньонов? Неужели не помните?

— Теперь вспомнил. Ваши пальмы живы…

— Спасибо. Теперь нас волнуют не пальмы, а совсем другие растения.

Оказалось, что Софья Александровна вместе с другим научным сотрудником — А. Н. Шивриной — подготовляют к изданию научно-исследовательскую работу по изысканию дополнительных пищевых ресурсов из дикорастущих растений.