Тоти Даль Монте - Голос над миром

28 февраля. Сегодня мы должны прибыть в Дайрен и пересесть на другой поезд. Поскорей бы. А то уже никакого терпения больше нет; хорошо еще, что у меня неплохое самочувствие.

После смены поезда Эльси остался без постели, но воспринял этот факт со своим обычным стоицизмом. Теперь они с Биццелли спят по очереди. Ночь Эльси пришлось провести в купе, занятом некрасивой желтолицей старухой, я так и не поняла хорошенько, русская она или китаянка.

Бедняга Эльси до самого утра не сомкнул глаз от болей в желудке. Я дала ему послабляющие таблетки, но они не возымели никакого эффекта. Мой невозмутимый флейтист тоже перешел на молочную диету. Намекая на старуху, с которой он делит купе, Энцо, Биццелли и Минольфи беспрестанно донимали бедного Эльси довольно двусмысленными шутками.

Этой ночью мои таблетки оказали свое действие, но незадачливый флейтист так и не смог отыскать в темноте туалет. Что случилось дальше, осталось тайной. Во всяком случае, разъяренная старуха выскочила из купе с громкими ругательствами. От криков и шума проснулись все остальные и в сердцах обозвали Эльси свиньей. По их мнению, Эльси, видно, слишком далеко зашел в своих интимных отношениях с необаятельной соседкой по купе. Этот эпизод очень нас всех развеселил.

1 марта. Мы прибыли в Дайрен с опозданием на двенадцать часов. Бедняга Эльси немного поправился и довольно стойко переносит остроты, которыми его осыпали друзья. В Дайрене нам отвели номер в маленькой приветливой гостинице, показавшейся нам дворцом. Наконец-то мы смогли отдохнуть на чистых, удобных кроватях и насладиться вкусным обедом из свежих продуктов.

2 марта. Снова пересадка. Теперь мы едем по Маньчжурии. На таможне произошел неприятный инцидент. Де Муро немало помучился, пока ему разрешили погрузить в вагон остатки нашей провизии. Кроме того, таможенники хотели конфисковать у него пленку, запечатлевшую церемонию нашего бракосочетания в Сиднее.

3 марта. Наш поезд прибыл в Харбин. В Маньчжурии тоже стоят невыносимые холода. Мы поспешили в „Гранд-отель“, мечтая обрести наконец современный комфорт. Гостиница со столь громким названием была совершенно заурядной, но после утомительной дороги она показалась нам королевскими покоями. В холле играл граммофон; я даже растрогалась, вновь услышав музыку. Немного отдохнув, мы отправились осматривать город. Большое впечатление произвел на меня буддийский храм, который я увидела впервые в жизни.

Мы накупили много разных изделий китайских умельцев, и среди них чайный сервиз. Меня крайне поразил вид молодых китаянок с искусственно обезображенными, по местным обычаям, крохотными ножками. Напоследок мы заглянули в курильню опиума. В ней было полно несчастных, искавших забвения в эфемерном раю. Растянувшись на довольно грязных диванах, курильщики, чтобы поскорее впасть в блаженное забытье, жадно и глубоко затягивались из очага, где курился опиум. Мне стало бесконечно грустно, я почувствовала, что задыхаюсь в этом чаду, и поспешно вышла из проклятой курильни. Юркнув в чистую мягкую постель, не чувствуя больше толчков поезда и стука колес, я мгновенно заснула.

5 марта. Мы плывем в Шанхай на довольно удобном современном пароходе „Хобеу Мару“. Антрепренер, сопровождающий нас в этом китайско-японском турне, подарил мне чудесную китайскую куклу, которая привела меня в настоящий восторг. Очень вежливый и любезный, наш антрепренер уверяет, что кукла принесет нам счастье.

Какое это удовольствие путешествовать по морю! Впрочем, после транссибирской железной дороги мне все кажется замечательным.

7 марта. В Шанхай мы прибыли вчера вечером, и пароход два часа простоял в бухте из-за густого тумана.

Когда пароход смог пришвартоваться к пристани, полиция не хотела выпускать нас на берег. Нам необходимо было всего лишь пересесть на американский пароход „Президент Мэдисон“, направлявшийся в Гонконг. Однако на церберов полицейских не действовали никакие доводы, и они упорно повторяли: „Завтра, завтра“. Да, но завтра мы рисковали застрять в Шанхае, так как „Президент Мэдисон“ отплывал рано утром. Наконец нашему антрепренеру удалось добиться специального разрешения. Пересадка на американский пароход происходила в ошеломляющем темпе, ибо полиция дала нам на все считанные минуты. На „Президенте Мэдисоне“ мы наконец-то попали в мир комфорта, прекрасного обслуживания и вкусной американской кухни.

9 марта. Вот и Гонконг. Это первый по-настоящему китайский город. Я просто очарована им. Какая яркость и разнообразие цветов и красок! Мы часами колесили по Гонконгу, с трудом пробираясь сквозь плотную толпу пешеходов.

Наш рикша останавливался почти у каждого магазина и лавки. Побывали мы и в театре; актеры, как нам показалось, говорили невероятно быстро, плакали, пели, танцевали; рабочие сцены прямо по ходу действия на глазах у зрителей уносили и приносили подушки, стулья, коврики, всякую утварь.

Для нас, европейцев, такой театр неприемлем, но ему нельзя отказать в занимательности. Публика очень восприимчива к происходящему на сцене, хотя лица зрителей не выражают никаких эмоций — ни одобрения, ни скуки; почти все, не переставая, жуют миндаль и пьют чай. Из театра мы вышли оглушенные грохотом барабана и острыми пряными запахами, настоящими запахами Востока.

10 марта. Первый концерт в Гонконге. Просторный зал заполнили европейские резиденты и множество китайцев из высшего общества. Успех превзошел все ожидания. После концерта нас пригласили на обед в роскошный дом. Наш гостеприимный и богатый хозяин — большой любитель итальянской музыки, знаток европейского театрального искусства, особенно спектаклей „Ла Скала“. Муж принял приглашение без энтузиазма. Он с бо́льшим удовольствием отправился бы в местный итальянский ресторан и вдоволь насладился бы своими любимыми спагетти. После долгих пререканий мое страстное желание отведать новые, незнакомые блюда заставило Де Муро капитулировать. Мы сели в большую черную машину, которую вел сам богатый меломан, так плохо говоривший по-английски, что я с трудом его понимала. Отвечать ему я старалась как можно громче, боясь, что гостеприимный хозяин может услышать, какими эпитетами награждают его и меня сидящие сзади трое смутьянов, вынужденные отказаться от обеда в итальянском ресторанчике.

Сколько терпения проявила я в тот вечер! Обед был поистине пыткой, ибо бесконечные диковинные кушанья подавались с поражающей медлительностью. Муж тихонько ругался весьма колоритными, но совершенно непереводимыми словами. Ни Энцо, ни оба аккомпаниатора почти не притронулись к еде, но я мужественно пыталась воздать должное каждому из поданных разнообразных блюд.