Александра Потанина - Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь

Тут же стояли медные и стеклянные чашечки с рисом и курительные свечи. Сначала, по первому взгляду на образа в киотах, их можно было принять за русские образа, но, присмотревшись внимательно, легко было заметить, что все это было иное: тут виднелись такие фантастические фигуры, многоголовые, многорукие, какие никак нельзя было признать за русские образа святых. Бурятские образа, покрытые яркими красками и золотом, вазочки возле них, статуэтки и все украшения вокруг них чрезвычайно нравились Дорджи, и он очень любил, когда ему позволяли поближе рассмотреть все, что было поставлено в киотах.

Я употребляю выражения: божница, киот, образа, за неимением других слов; но прошу читателей помнить, что буряты исповедуют не христианскую, а буддийскую веру. Буддийская вера или буддизм ничего общего с христианской верой не имеет, но буддисты так же верят в своего спасителя – Будду Сакямуни, жившего некогда среди людей и учившего народ милосердию и правде, как христиане веруют в Христа. Буддисты рисуют Будду и других своих святых людей и делают их статуэтки. Простой русский народ, видя статуи, перед которыми молятся буряты, не задумывается над их значением и считает буддистов идолопоклонниками.

В то утро, с которого мы начали свой рассказ, Дорджи, принеся подойник за матерью, должен был еще несколько поработать. В комнате, кроме отца, человека средних лет, также с косой и в таком же халате, как на Дорджи, был еще ребенок, сильно кричавший в своей деревянной люльке. Мать, не обращая внимания на его плач, принялась разливать молоко в деревянные кадочки, чтобы поставить его на сметану; отец продолжал разводить огонь, так как пора было варить завтрак, и Дорджи велено было качать братишку. Он присел на корточки к колыбели и стал наклонять ее то в одну, то в другую сторону; низ люльки состоял из круглых обручей, и потому качанье выходило плавное. Дорджи с удовольствием бы убежал от этой работы, но ему хотелось есть, и он ждал завтрака. Наконец мать, разлив молоко, часть его вылила в железный котел, поставленный на тагане, зачерпнула из кадушки на лавке ковш творога и положила его в молоко, а когда молоко с творогом вскипело, она всыпала туда же большую чашку ржаной муки; стряпня была кончена, и родители Дорджи принялись за еду.

Для этого они оба придвинулись к котлу, стоявшему на огне, и, наложив оттуда молочного киселя в деревянные чашки, прежде для Дорджи, а потом для себя, стали его пить. Ребенка мать взяла к груди, и теперь Дорджи мог также придвинуться к огню и котлу. Как видите, бурятам для завтрака не нужно ни столов, ни стульев, ни тарелок, ни ложек. Отец ласково пригласил Дорджи сесть на войлочек, который был подостлан на том месте, где он сидел, и, погладив его по голове, промолвил: «Не долго уж тебе баловаться – присадим тебя. Хочешь грамоте учиться?» Дорджи посмотрел на отца. У них во всем улусе, т. е. во всех этих избушках, построенных неподалеку от дома Дорджи, не было грамотных людей, и Дорджи еще никогда не думал о том, что такое грамота, хорошо ли ее знать или дурно, хочет он этого или не хочет? Больше всего его смутил тон отца: не то он над ним смеется, не то сожалеет о нем.

Дорджи решительно не знал, что сказать, и промолчал. Скоро арса была съедена, и Дорджи убежал из дому на берег Селенги, где уж были другие мальчики его улуса; все вместе они стали играть в разноцветные камешки, валявшиеся у воды. Дорджи также играл с мальчиками, но его не покидало тревожное чувство по поводу замечания отца. Ему хорошо жилось и без грамоты; к тому же отец сказал: «Присадим тебя» и как будто жалел. Дорджи хотелось бы узнать от кого-нибудь, как учат грамоте; но тут среди товарищей никто этого не мог рассказать ему; он даже думал, что об этом ничего не знает и его старший брат; да и вообще, ему не хотелось говорить об этом: он очень не любил чем-нибудь выдаваться от товарищей, боялся, что станут смеяться… Около полудня Дорджи, игравший теперь с товарищами на пригорке, как раз над их домом, увидал, что по дороге к их улусу едут два всадника. Их яркие желтые халаты и такие же желтые шапки указывали, что это были не простые люди, а ламы. Ламами буддисты называют людей, отказавшихся от мира, таких, которых мы, христиане, называем монахами. Ламы так же живут в своих буддийских монастырях, как и наши монахи, но одеваются не в черное, а в желтое платье.

Дорджи очень редко видал лам; в их улус они заезжали редко. Само собою разумеется поэтому, что вся ватага мальчиков бросилась встречать приезжих. Встреча эта оказалась очень кстати, так как на лам набросились собаки чуть не со всего улуса. Мальчики разогнали собак и, заметив, что путники подъезжают к дому Дорджи, сняли в одном месте жерди, из которых состояла ограда вокруг двора, как раз в том месте, где у русского дома были бы ворота. Мальчики смотрели, как ламы торжественно подъезжали к самому крыльцу; они видели, как один из них, очень еще молодой, соскочил с своей лошади и помог сойти с коня старшему. На крыльце сейчас же показались отец и мать Дорджи и с глубокими поклонами приняли приезжих и просили их войти в чистую половину дома.

Дорджи чрезвычайно заинтересовало, кто бы это мог быть: к ним обыкновенно заезжали только родные, которых Дорджи знал, если не всех в лицо, то, по крайней мере, по рассказам. Обыкновенно бойкий мальчик, Дорджи на этот раз так сконфузился, что, вместо того чтобы идти к гостям и дождаться, как мать будет доставать из сундуков баранки и сахар, убежал на заднюю сторону дома и здесь поместился против той большой щели в стене, которую буряты нарочно оставляют, чтобы поглядывать на лежащий вокруг дома скот.

В щель мальчик наш наблюдал за всем происходившим в комнате. Рядом с ним расположились и его товарищи. Гости в это время молились перед божницей: они прикладывали ладони сложенных рук ко лбу и кланялись в землю перед «бурханами», т. е. перед описанными выше изображениями богов; затем они сели на разостланные нарочно для них стеганые тюфячки, налево от входа в комнату, где у бурят обыкновенно сажают почетных гостей. Дорджи заметил, что мать для старого ламы подложила особый тюфяк, обшитый желтой материей.

После этого отец и мать и те из соседей, которые уже пришли к ним, завидев гостей, подходили к ламе, кланялись перед ним в землю, а он каждому клал на голову какой-то сверток желтой шелковой материи. Некоторые старушки, кроме того целовали при этом конец пунцового шарфа, надетого на ламу. Вся эта церемония очень интересовала наших мальчиков. В особенности же им хотелось узнать, что такое завернуто было в желтую ткань и для чего лама прикладывает этот сверток к головам. К концу дня Дорджи узнал, что интересовавшая его вещь была тибетская книга с молитвами. Ламы, вместо благословения, обыкновенно прикасаются книгой к головам верующих, как бы желая этим, чтобы буддийское учение вошло в понимание благословляемых.