Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
- Название:Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Крафт+
- Год:2012
- ISBN:978-5-93675-188-2 (том VI)
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI краткое содержание
Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.
В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.
«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».
Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.
Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В тот торжественный день я с утра начал на ходу рвать листья и фрукты и совать их в сумку. Долговязый, предостерегающе крикнул и полез рукой в сумку, он хотел выбросить мои листья. Вынул, посмотрел и изумился.
— Туа?
— Муа!
— И-я-бон!
Я сдал первый экзамен.
Мы стали делать заготовки вдвоем, нужно было видеть выражение лица Долговязого, когда я вдруг сворачивал, шел к отдаленному кусту и уверенно начинал копать клубни, обрывать листья или плоды.
К полудню я дал знак остановиться.
— В чем дело? — знаком спросил Долговязый и показал на солнце: еще рано, надо спешить до начала дождя.
Я хорошо выбрал дерево: оно было раскидистым и невысоким, лохматым от лиан и эпифизов. Точки и запятые помета тут и там явственно виднелись. Я молча вынул инструменты, с пустой сумкой полез на дерево и вернулся с дюжиной яиц!
— Туа? — удивился житель лесов.
— Муа! — гордо подтвердил парижский шалопай.
Я разделил добычу поровну и объявил:
— Туа-муа!
Урок был весьма наглядным.
Незаметно для самого себя я стал открывать многочисленные тайны жизни гилеи и к ней приспосабливаться. Я твердо решил прочитать эту зеленую книгу, смело открыл ее и по складам начал произносить первые нехитрые, но мудрые слова.
В непроходимых черных дебрях многочисленные поляны и перелески являются местами коллективной кормежки лесных обитателей. Высокая трава, кусты и раскидистые невысокие деревья хорошо защищают крупных птиц от пернатых хищников. Удалось счастливо перелететь из леса под кусты и зарыться в траву поляны — значит спокойная и обильная кормежка обеспечена. На полянах солнечно и сухо, а тонкие ветви кустов буквально ломятся от зрелых плодов и семян — ешь досыта, только не прозевай времени отлета, иначе ночью сам попадешь кому-нибудь на ужин. Сколько бы раз в день мы ни пересекали такие поляны, всегда в кустах кудахтали жирные птицы, а из травы торчали их головы. Вот здесь-то я и решил дать Долговязому генеральное сражение! Вечером я незаметно заготовил три длинных и тонких лианы и сделал скользящие петли. Несколько дней набирал семена и дождался времени, когда Долговязый знаками объяснил, что идет за яйцами. Вот он, желанный момент! Я нашел стадо птиц, в центре трех петель насыпал три кучки семян и улегся за кустом, держа в руках концы лиан. Проклятое стадо медленно продвигалось вперед, слишком много кругом пищи. Я боялся, что Долговязый вернется преждевременно и эффект будет снижен. Наконец-то первая индюшка увидела мои кучки и издала призывной крик. Сейчас же появились и остальные прожорливые птицы, они жадно бросились на приманку, в один миг разбросав мои кучки. Я дернул все три лианы и не поймал ни одной птицы. Петли оказались слишком большими, а кучки семян слишком близко расположены друг к другу. Птицы все вместе толклись, мешали друг другу и не дали правильно рассчитать мне рывок. От волнения, обливаясь потом, я осторожно выполз из засады и вновь расставил петли, но с учетом первой неудачи. На этот раз они были поменьше, легко скользили и были положены на видном месте. Глупые птицы стояли поодаль и смотрели на меня. Едва я отошел, как они бросились к зерну. Я дернул все три лианы и поймал одну большую и толстую птицу, она не стала биться, а легла на землю и, лежа на брюхе, продолжала клевать зерна. Я схватил ее как раз перед приходом Долговязого. Его спесь уже была немного сбита, он отдавал мне добычу не с таким гордым видом, как раньше. Когда я обоими руками поднял за ноги свою индюшку, он сразу обмяк, притих и был уничтожен.
С тех пор Собака — Долговязый исчезли, появились два равноправных товарища — Ламбо и я.
Пища делилась поровну, мы в равной мере трудились, добывая ее. Он был более ловким и лучше меня знал лес, но я был умнее и физически сильнее. В общем получилась неплохая пара — дружная, способная вести борьбу за существование. Проблема «он и я» была решена. Обретя внутреннюю уверенность в своих силах и в благополучном исходе нашего перехода, я принялся за решение второй проблемы, более глубокой и сложной — «природа и я».
Я увидел экваториальный лес еще с пироги, поднимаясь вверх по реке. Он издали заинтересовал меня своим романтическим великолепием, казался мрачным, загадочным и зловещим. Для художника это благодатный материал, я смаковал его, наслаждаясь невиданными дебрями и собой в роли командира африканских пирог, а лес был декорацией.
В Мбоне я на несколько часов вошел в гилею, на самую ее окраину, чтобы посмотреть на организацию лесозаготовительных работ. Мое внимание занимала экономическая, политическая и моральная сторона дела, лес сам по себе не привлек внимания. Наконец, я погрузился в душный зеленый сумрак непроходимых дебрей.
В первый раз я смотрел издали, во второй — коснулся мимоходом, в третий — физически вошел в лесную стихию. И все же это сближение оставалось лишь механическим. Я не слился с этой стихией. Даже продираясь сквозь гущу лиан, по колена в липкой грязи, без воздуха и света, я был внутренне далек от леса, все мои мысли от начала и до конца занимал отряд, его продвижение вперед, вопрос поражения или победы. Вся эта затея, в конце концов, должна была ответить на вопрос Раскольникова — «вошь я или Наполеон?». Разница заключалась в том, что Раскольников, начиная дело, уже нес в себе поражение, а я — нет. Это был честный бой, и гибель отряда отнюдь не означала поражения. Напротив, бывают победы в поражении, которые выше побед с получением орденов и пенсий. Над синей водой в гуще Итурийских лесов повис бы смелый человек, который умер непобежденным. Человека, по существу, победить нельзя, его можно лишь прикончить. Появился Ламбо, и борьба началась снова. Я удачно сбросил его со своих плеч, и в пределах возможного конечный выход из леса был обеспечен. Но не это оказалось главным: дебри перестали быть для меня тюремной камерой или проходным коридором. Мы стояли лицом к лицу, дружески приглядываясь друг к другу.
Мы ловко и быстро продвигаемся дальше и дальше. Ламбо несет на голове сухой трухлявый пенек, в его дупле тлеет огонь. У него в руке сделанный из листьев и обвязанный лианами конверт с сухими волокнами и пухом. Когда и где угодно присели — и костер готов! У меня на груди трещотка и компас, я веду его и себя по нужному пути, в руке мешок с едой. Мы оба молоды, здоровы и сильны, и оба мурлычем свои песни.
Как же изменился для меня лес? Теперь я слышу бесконечно разнообразные звуки и знаю, кто их производит и почему. Вот крякнул тукан: это сигнал самке, чтобы не потеряться в этом сумраке. Теперь они нашли друг друга, ползут по дереву рядом, тррр… отодрали кору! Тук-тук-тук! — дружно работают два носа!
Черные дебри. Неразбериха лиан и корней.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: