Владимир Лучанинов - Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

Всю храмовую роспись от начала до конца отец Александр выполнил собственноручно. Достаточно один раз увидеть эти фрески и иконы, чтобы понять – он не просто разносторонняя личность, он – подлинный творец. А живой и откровенный рассказ отца Александра о себе дополнил это впечатление. Почему-то вспомнился ироничный и глубокий

Довлатов. Впрочем, это лишь субъективное ощущение, связанное с опытом личного общения. Наши два часа пролетели то ли слишком быстро, то ли слишком медленно, а может, вообще не было никакого времени, – по крайней мере, о нем я вспомнил, только распрощавшись с отцом Александром и вновь очутившись на той самой набережной красавицы Куры. Жаль, что так и не услышал пения струн тех гитар, что стояли в келье моего собеседника. Но разве это не повод вернуться?

Я родился на Вера [45]– это старый район Тбилиси под горой Мтацминда, в переводе на русский язык «Святая гора». Мы жили на перекрестке улицы Макашвили и Гунии, недалеко от русского собора святого Михаила Тверского. Бабушка со стороны отца была гинекологом-акушером, а дед экономистом, главным бухгалтером большого комбината, занимавшегося производством и продажей чая.

Помню старый Тбилиси. Каждое утро человек на мотоцикле подвозил к дому свежие молочные продукты. И родители выходили, чтобы купить все необходимое. Как-то, когда мне было всего четыре года, услыхав треск мотоцикла, я без спроса сам побежал вниз и важно взял то, что мы обычно брали.

– Давай деньги! – сказал мне мотоциклист.

– Дедушка отдаст! – испугавшись, ответил я и – бегом домой! А дома всем было очень смешно.

Вспоминается и детский садик на улице Гогебашвили, там нам готовили суп, в котором плавали огромные куски лука. Я и сейчас лук не люблю, а тогда вообще терпеть его не мог. Воспитательница заставляла меня есть, а я не уступал, тогда она звала на помощь уборщицу:

– Нора! Нора, иди скорее сюда!

Нора приходила, связывала меня и кормила насильно. С тех пор я не выношу не только лук, но и имя Нора. Встретив очень добрую женщину Нору, я неизменно вспоминаю огромную уборщицу и вареный лук. Я очень люблю джаз, но даже слушая прекрасные песни Норы Джонс, вспоминаю лук в супе, поэтому и ее недолюбливаю. Возможно, если эта талантливая певица когда-нибудь поменяет имя, творчество ее станет мне ближе…

Меня крестили, когда умерла прабабушка. В Грузии такая традиция существовала даже в советское время: когда человек умирает и в его семье есть некрещеные, нужно обязательно их крестить до отпевания, чтобы новопреставленный мог держать ответ перед Богом за свою семью. В нашей семье некрещеным был я один, и меня в срочном порядке повезли в церковь. Отец, по советским меркам, был очень богатым человеком, можно сказать – крупным бизнесменом, он распределял поставки обоев на Кавказе. На духовенство отец смотрел свысока, к тому же тогда священника в Грузии чаще воспринимали как комедийный художественный персонаж. Комедийным был и диалог со священником перед крещением.

– Чего ты пришел? – спросил священник. Отец объяснил.

– А что ты принес?

– Я, – говорит отец, – принес много денег.

– Я сейчас же окрещу твоего ребенка! – радостно сказал священник и приступил к приготовлениям.

Помню, как при отречении от сатаны, когда нужно дунуть и плюнуть на запад, этот священник сказал:

– Плюнь как следует!

Мне неловко, там ведь ковры, ну я так, слегка плюнул.

– Что ты, не можешь плюнуть нормально?!

Я плюнул так хорошо, что на ковре след остался.

А потом при миропомазании, когда помазывали ноги, я был рад, что хожу не в колготах, а в носках. Дело в том, что у нас в детском саду считалось: у кого носки, тот мужчина, а у кого рейтузы, тот девчонка. Я рейтузы всегда отказывался носить и теперь обрадовался, будто нашел подтверждение своим убеждениям: ведь если бы пришел в рейтузах, мне бы ноги не смогли помазать.

Очень большое место в моем детстве занимала деревня бабушки с маминой стороны.

Когда я закрываю глаза, представляю деревню Нахаребау, речку, холм. С холма виден Мартвильский монастырь, и все вокруг него залито солнцем. В обители все было разорено, опустошено и бездушно, собор был, конечно, недействующим. Рядом с собором возвышается каменный столп. Охранял это место караульный, старик-безбожник. Он рассказывал, что на этом месте людей истязали, убивали, а потом сбрасывали с этого столпа. Какое-то мистическое чувство охватывало меня, было немного страшновато. Позже я узнал, что все было совсем не так: это сооружение являлось местом подвига монахов-столпников и никогда не было местом убийства.

Тбилиси

Сам собор был построен в VII веке и, как указано в исторических анналах, сыграл особенную роль в истории Грузии, как и местный епископ – святой Георгий Чкондидский. Он был соратником святого Давида Строителя, вместе с ним не покладая рук трудился на благо Грузии и принимал большое участие в строительстве Мартвильской обители. Давид часто посещал монастырь, сохранилась и его келия, где он проводил собрания, обсуждая со своими сподвижниками дальнейшую судьбу родины.

По преданию, в древности на месте собора рос огромнейший дуб. Деревенские жители-язычники для своего благополучия приносили идолу этого дуба в жертву новорожденного. Когда сюда прибыл апостол Андрей Первозванный для проповеди, он взял в руки топор и всадил его в сердцевину дуба. Испуганный народ ждал кары с небес, но конец света не наступил. И они уверовали в истинного Бога и приняли христианство. Отец младенца, приготовленного для жертвоприношения, с радостными воплями помчался к жене, чтобы сообщить о спасении ребенка. Место, где супруги встретились, назвали Нахаребау, что в переводе означает «Благая весть».

На месте срубленного дуба и стоит величественный собор, во всем великолепии и святости. И по сей день архиереи, поставляемые на Мартвильскую кафедру, нарекаются Чкондидскими: «чкони-диди» в переводе с мегрельского означает «большой дуб».

В юности я ничего обо всем этом не знал. Только переживал нечто возвышенное, когда созерцал этот пейзаж, стоя на балконе бабушкиного дома в деревне. И даже сегодня, когда порой нахлынут воспоминания, я опять ощущаю те минуты счастья, которые испытал тогда, безотчетно наслаждаясь этим величием.

Когда я подрос, в моей жизни появился футбол: сперва я хорошо играл, потом не очень, а в конце концов попал в республиканскую детскую команду – благодаря моему отцу, который был спонсором этой команды. Каждая из пятнадцати советских республик набирала такие команды на турнир имени Боброва, который проходил ежегодно в московском манеже ЦСКА.