Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

– На рынок, что ли?

– Какое – на рынок! – К дочке еду. Вот зятю в подарок везу.

– Это как – в подарок?

– Так, видишь, он мне этот платок подарил. Французский, говорит, дорогой. А яблоки эти для меня дороже дорогого – первые с яблони, что муж мой перед смертью сажал. Вот и везу, Возьми, покушай.

Пассажир взял яблоко, понюхал, взвесил на руке.

– Ишь ты, какие! Таких теперь по всей России, пожалуй, не сыщешь! Красота. И запах! Как в старину!

– Так ведь не обмичурились, вот яблоки и родятся!

– Обмичурились! – рассмеялся пассажир. – Вострая, я вижу, ты, бабка!

Анастасия Ивановна тихонько засмеялась.

– Да какая я тебе бабка? Мне пятьдесят четвертый. Это я после болезни не оправилась, а так еще быстрая.

– Я к слову, как звать не знаю.

– Анастасия я.

– Уж больно платок у тебя, Анастасия, не того, необыкновенный.

– Говорю же – французский. Я его и не нашивала – неловко как-то по колхозу в нем расхаживать. А надела, чтоб зятя не обидеть.

– Далеко едешь?

– Аж чуть не до финнов, – снова усмехнулась Анастасия Ивановна.

То ли от дороги, то ли от доброго разговора, но тревога ее за дочь не то чтобы пропала совсем, но как бы поутихла. Она с интересом стала глядеть в окошко. Как давно она никуда не ездила! Даже в Луге не была уже года два – незачем было, да и не тянуло никуда. А вот, поди ты, – предстоящее путешествие показалось ей не только длинным, трудным и утомительным, но и интересным!

«А может, стоит по Ленинграду пешком пройтись? – неожиданно подумала она. – Я и была там всего-то три раза в жизни… Да нет, куда мне… не дойду… да и людям на смех – в эдаком платке, да с корзинами… И что это я раздумалась!? А Анюта? Что с ней? Не дай бог…»

И снова тревога забилась в ней, подступила к горлу.

«Случилось что-то. Нехорошее случилось. Иначе хоть зять написал бы… А может, за что-то обиделась на меня? Да за что?! Я ведь ничего никогда у них не просила, только чтоб погостить приезжали… Нет, какая обида? Не такой Анюта человек, чтобы из-за пустяка о матери позабыть… Что же, что за причина?…»

Она больше не откликалась на слова соседа и так, молча, доехали до Луги, только кивнула на прощание; дождалась поезда и как только села, неожиданно для себя тот час же задремала. Проснулась уже в Ленинграде.

Серая пелена заволокла небо. Было пасмурно и шумно. Показалось, что приближается вечер, и Анастасия Ивановна еще сильнее заволновалась. Она забыла о том, что хотела пройтись по городу, полюбоваться на него. Пересаживаясь с троллейбуса на трамвай, она, наконец, добралась до остановки автобуса, едущего в Белозерск. Кто-то уступил ей место у левого окошка. Она бездумно глядела на пробегающие мимо улицы, на пышную зелень садов, Неву, на отраженные в ее неспокойной глади дворцы и павильоны. И встрепенулась только тогда, когда перед ее глазами раскинулась бесконечная, серая плоскость воды.

– Это и есть море? – тихонько спросила она у сидевшей с нею рядом молоденькой женщины.

– Маркизова лужа, – чуть презрительно откликнулась та.

– Лужа? – удивилась и даже немного испугалась Анастасия Ивановна.

– Залив. Так называется. А настоящее море дальше.

– И что же, оно так до самых чужих стран идет? До финнов?

– И дальше! – смеясь, ответила соседка. – Балтика!

Море то появлялось, то скрывалось вновь и каждый раз, как оно исчезало, Анастасия Ивановна пугалась, что больше его не увидит.

До Белозерска она добралась уже часам к пяти. Дорога не утомила ее. Она была немного голодна. Выбравшись на шоссе, указанное на карте, что ей нарисовал зять, она присела у обочины, допила молоко, спрятала пустую бутылку, доела хлеб, закусила яблоком, поднялась и зашагала в Озерки.

По обе стороны гладкого, прямого шоссе высился когда-то давным-давно высаженный лес; куда ни глянь, далеко просматривались ровные, узкие аллеи высоченных стволов, пересеченные такими же ровными, по линейке высаженными деревьями.

Анастасия Ивановна никогда раньше не видела такого странного, скучного, унылого леса.

«Уж в таком не заплутаешь, как у нас», – подумала Анастасия Ивановна. – Чего это мне на шоссе ноги бить? Пойду лесом – мягче, там хвоя».

Углубилась в лес и быстро пошла вперед. Ей казалось, что идет она вдоль дороги, но когда оглянулась проверить себя, в недоумении остановилась: она оказалась как бы в центре какой-то странной геометрической фигуры, загадочного чертежа – вперед, назад и в стороны от нее радиусами расходились темные стволы. Легкий ветер покачивал далекие вершины, и все кругом скрипело и тихонько постанывало. Ей захотелось тот час же вернуться на дорогу, ступить на серую полосу асфальта. Но дороги не было видно. Она еще раз осмотрелась и поняла, что не знает, куда идти – лучи аллей были точны и одинаковы и куда ни направляла она взгляд, они сходились где-то очень далеко, как бы соединяясь в бесконечности гигантской разветвленной звезды. Ей стало неуютно и страшно, будто кто-то нарочно замкнул перед нею эти бесконечно длинные, далеко смыкающиеся прямые.

«Вот те на! – испуганно подумала она. Заблудилась. Да в эдаком-то лесу!»

Она постояла недолго, потом заставила себя встряхнуться, успокоиться, двинуться дальше.

– Чай лес-то саженный, – сказала она вслух. – Есть ему конец, раз его человек сажал. Куда-никуда выйду.

Минут через двадцать она вдруг услышала близкий треск едущего мотоцикла. Повернула на звук и очень скоро вышла на шоссе. Мотоциклист и она увидели друг друга одновременно. Она отчаянно замахала рукой. Мотоцикл остановился.

– Что вам, тетенька? Подвезти?

– Да не знаю, туда ли ты, в мою ли сторону.

– Вам куда?

– В Озерки, парень, в Озерки. Новая улица, семь.

– Это к Вятичу, что ли?

– А ты знаешь его? Здешний?

– Я совхозный, – не очень приветливо откликнулся парень. Тут с километр всего. Садитесь. Тяжело вам с корзинами.

Забравшись в коляску, Анастасия Ивановна, успокоилась и обрадованная, что скоро, наконец, доберется до цели, усмехнулась:

– И что у вас за лес такой? Ровнехонький, как солдаты в строю. Чуть я не заблудилась.

– Мачтовый, для кораблей.

Мотоцикл взял с места, корзины потряхивало, яблоки прыгали, и Анастасия Ивановна испуганно прижала их сверху руками.

– Тут недалеко, под Выборгом, есть лес, корабельная роща называется, – продолжал парень, стараясь перекричать шум мотора. – Так говорят, ее Петр Первый своими руками высаживал…

Мотоцикл неожиданно взревел, затрещал, зафыркал. Парень еще что-то говорил, Анастасия Ивановна его не слышала.

Так же круто, как сорвался с места, мотоцикл остановился у одинокого двухэтажного дома, выкрашенного в странный ядовито-лиловый цвет.

– Приехали, – бросил парень.

Дом стоял почти у самой дороги, отделенный от нее только кустами и таким же лиловым забором. На участке росли две высокие скучные сосны.