Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

– Это улица Новая? – удивилась Анастасия Ивановна.

– Новая, семь, – ответил парень. Вятича домина.

– Да где же сама-то улица?

– А там, на горушке.

Пока парень снимал корзины и помогал ей выбраться из коляски, Анастасия Ивановна ошеломленно рассматривала дом.

– Не сомневайтесь, тетенька, приехали.

– Да почему он такой, ну… цветастый, что ли? – тихо сказала Анастасия Ивановна.

Парень непонятно усмехнулся.

– А кирпичик-то все разный, с бору да сосенки. Вот чтоб незаметно было… под один цвет… Ну, я поехал. Счастливо…

– Погоди… Спасибо тебе… Вот, яблочек возьми…

Но парень уже отъехал, и через мгновение она стояла одна на шоссе.

Перейдя по мостику через кювет, она попыталась открыть калитку, но на ней висел огромный, масляно блестевший замок.

– С работы, видно, еще не пришли, – тихо сказала Анастасия Ивановна.

Только сейчас она почувствовала, как устала, как хочется прилечь. Корзины оттягивали руки, ныла спина; обрадовалась скамейке, вбитой подле калитки, уселась и как-то сразу успокоилась.

«Раз оба на работе, значит, и не случилось ничего. – Погожу. Наверно придут скоро». Собралась немного подремать.

Ей показалось, что она успела только прикрыть глаза. Встрепенулась и увидела зятя.

Он стоял неподалеку и пристально глядел на нее. Что-то в его позе, в немного напряженном взгляде насторожило ее.

– Здравствуйте, – сказала она робко.

– Здравствуйте.

– Вот, приехала, – оправдывающимся тоном начала она. – Затревожилась – три месяца от дочки весточки нет. Случилось что?

– Напрасно беспокоились, – ответил Вятич сухо. – Ничего такого не случилось.

– Ну, слава тебе, господи! Анюта еще на работе? Скоро придет?

Вятич помолчал, потом ответил, мимолетно и недобро усмехнувшись:

– Нет. Не скоро. Точнее если – никогда…

– Ты что? Ты что? – испуганно вскрикнула Анастасия Ивановна.

– А ничего! Не живет она здесь больше, уважаемая Анастасия Ивановна.

– Как это – не живет?

– Да так. Другого нашла, побогаче и помоложе.

– Плохие шутки шутишь, Виктор Степанович! – сказала она тихо.

– Отправляйтесь-ка в совхоз, спросите у нее, почему это она в одночасье, ничего мужу не сказала, взяла свои старые платьишки и укатила. Я за ней на работу, а она – не хочу с тобой ни об чем разговаривать. Ушла, говорит, из дому и весь сказ!

– Как же так? Из своего дома? – сказала Анастасия Ивановна.

– А дом не ее, мой!

– Так жена-то тоже твоя…

Анастасия Ивановна поднялась, с трудом расправляя затекшие ноги, саднящую спину и больше ни слова не сказа Вятичу, перешагнула мостик и шагнула на шоссе.

– Постойте, – немного растерялся Вятич, – зайдите в дом, отдохните хотя бы. Ведь до совхоза шесть километров.

Анастасия Ивановна приостановилась, ответила негромко:

– Зачем я в дом пойду? Из него дочка моя ушла, вот и мне заходить ни к чему…

– Яблоки забыли, – сказал Вятич, глянув на корзины.

– Забыла. Это тебе, вам…

И больше не оборачиваясь, медленно пошла вперед…

Отошла она недалеко. Но крутой поворот шоссе скрыл от нее ядовито окрашенный дом, зятя, забор, калитку. Она почувствовала, что если не отдохнет как следует, попросту не в силах будет двигаться дальше и никогда не сможет пройти те долгие шесть километров, что отделяли ее от дочери. Она сошла с дороги и уже не думая, что снова может заблудиться, прилегла на землю за ближайшим кустом и тот час крепко уснула.

Когда проснулась, не мгла понять – ночь ли уже, или все еще длится пасмурный день – все вокруг было тускло-серым, чуть призрачным и каким-то необыкновенно легким, словно деревья отделились от земли и медленно плывут куда-то. По этой туманной легкости, она поняла, что день незаметно и просто перешел в обыкновенную белую ночь. Это ее не испугало – она отдохнула, а шоссе, на которое она снова вышла, ясно излучало серебристый свет, отражая, как вода, спокойное безразличие неба…

В совхоз она пришла, когда все еще спали. Контора была закрыта; она присела на крыльце, стала ждать, когда кто-нибудь появится. Было тихо, пустынно. В ее деревне в этот час хозяйки уже поднимались, выгоняли коров, затапливали печи, переговаривались через улицу. Да не похоже было, что все, что она видела кругом, когда кто-нибудь появиться, в ее деревне – длинный порядок двухэтажных белых домов без палисадников и приусадебных участков, заасфальтированные тротуары; зелень пробивалась только у самой проезжей части, замощенной крупной брусчаткой. В блеклом свете утра все вокруг казалось Анастасии Ивановне скучным, неуютным. Хотелось тотчас отправиться отыскивать дочь, да где тут ее найдешь? Не будешь же стучаться во все эти аккуратные домики подряд!

Наконец, на прямой улице показалась какая-то женщина с ведром и шваброй в руках. Она медленно, позевывая, приближалась к конторе.

Анастасия Ивановна поднялась и, не дожидаясь пока женщина подойдет ближе, спросила:

– Скажите, пожалуйста, не знаете, где мне найти старшего зоотехника по молодняку…

– Это Анну Вятич, что ли? Да они пока на ферме, в дежурке ночуют.

«Они! – дрогнула Анастасия Ивановна. – Значит, – не врал зять!»

А женщина словоохотливо продолжала:

– Вот так идите, до конца улицы, поверните направо, пройдете поляну, а там ферма видна. Да услышите, такой там шум-щебет идет! И как там спать, не понимаю. Я бы и глаз не сомкнула…

– Благодарствуйте, – не слушая, ответила Анастасия Ивановна и пошла по улице.

Ферму она нашла быстро и действительно по звукам, несшимся оттуда.

Подойдя ближе, она увидела молоденькую девушку в белом халате, стоя за загородкой, она, казалось, по щиколотку вросла в живую, колеблющуюся ярко-желтую массу и, набирая из прикрепленного к поясу короба тоже желтое, блестящее на свету зерно, кормила своих беспокойных питомцев.

– Скажи, милая зоотехник Вятич здесь? – крикнула Анастасия Ивановна.

– Анна Никитична? – откликнулась девушка. – Да спит она еще. Сегодня я с утра дежурю. Пройдите в дежурку. Идите так, не стучите, пора ей подниматься. Скоро за кормами ехать. А вы ей кто? – с любопытством прибавила она.

– Мать я ей, – почему-то робко и тихо ответила Анастасия Ивановна.

– О! Вот счастливая! А у меня мама в Ленинграде. И ни разу еще не приезжала…

С Анютой Анастасия Ивановна столкнулась в полутемном коридоре, как только приоткрыла дверь.

В одной юбке, накинутой на рубашку, Анюта умывалась над раковиной, приделанной к раскрытой двери в комнату, где рядом с большим канцелярским столом примостились две раскладушки. Одна была еще не застелена. За шумом текущей из крана воды, Анюта ничего не слышала и обернулась только на тихий отклик:

– Анюта!

Так с мокрыми руками, Анюта бросилась к матери, обняла ее, прижалась влажной щекой к ее запыленному лицу.