Павел Перец - От косяка до штанги

На следующий день после знакомства с представителями одной из скандинавских стран я шагал в ДЛТ. Мне нужно было поставить печать и подпись у противной бабы со взглядом, засалившимся как ее халат. Сесилия отошла в небытие так же, как и появилась. Я не собирался ей звонить. Кто я, и кто она. Даже если допустить мысль о том, что мне удастся ее куда-нибудь пригласить (куда!?), то, что я с ней буду делать? Это ведь существо с Марса, с иным менталитетом и восприятием жизни. Заходя в универмаг, я потеребил оставшийся рубль и, сообщив охраннику о цели своего визита, стал подниматься по служебной лестнице на шестой этаж. Изнанка праздничных прилавков в виде тусклых коридоров, гогочущих грузчиков и суетящихся приемщиц. Возле туалета толпа курильщиков, травящих анекдоты. Склад игрушек сразу возле него.

Когда, проделав все нужные операции с бумагами, я, наконец, очутился на улице, то захотелось срочно вернуться домой, залезть под воду, намазаться синими соплями геля для душа, и мокнуть до вечера, превратясь в осенний тополь под дождем. Уже почти дойдя до Невского, желание мокнуть под водой сменилось желанием набить морду самому себе – я забыл поставить печать. Возвращаться обратно, подниматься по нескончаемой лестнице, опять выслушивать бытовые сетования работников розничной торговли? Я стоял посреди Большой Конюшенной с видом обманутого вкладчика, подсчитывающего урон, нанесенный ему банковской системой.

Можно было и не возвращаться. Но тогда пришлось бы вытерпеть вонь директрисы. Из двух зол я выбрал меньшее. Лунатики, скользящие ночью по мокрой крыше, делают это под воздействием той же психосоматической силы, что давила на меня в тот момент. Как выяснилось, вернулся я не из-за печати. Вернулся я из-за того, что там, на первом этаже, стояла шведка с Марса, пытаясь сориентироваться в ассортименте предлагаемых покупателям вин. Она жила в двух шагах от ДЛТ, и не было ничего удивительного в том, что встретились мы именно здесь. Но тогда казалось, что судьба тыкает носом в ситуацию, пытаясь скорректировать ход событий. Сесилия дала мне свой номер телефона. Я взмыл как ракета на шестой этаж, где деревянным кругляком, смоченным синими чернилами, мне припечатали два листка бумаги.

К моменту нашей встречи она заканчивала свое трехгодичное пребывание в Питере и через месяц собиралась отчаливать к родным берегам, омываемым водами Балтики. Десять дней растянулись молча по окраине временной. Лампа неба свой взгляд волчий откупорила над Сенной.

Месяц растянулся не молча. Он растянулся с криком, ором, гиканьем. Время нагрелось, стало мягким, как оловянная проволока для пайки. Эластичность сказалась на продолжительности дней, часов, секунд, потому что ничего я не помню из всего того года, кроме последнего месяца, его замкнувшего. Шведского месяца, после которого я покинул группу «Улитки», а наша компания прекратила свое существование в связи с межличностными конфликтами, в ней возникшими.

Бумажка с номером телефона обжигала пальцы. Денег не было, приличных штанов тоже, вместо перчаток я носил шерстяные носки, не чувствуя ни малейшего дискомфорта по поводу своего внешнего облика. Главное, чтобы было тепло. Шерстяные носки выбивали из колеи многих барышень, они отказывались верить в факт наличия у меня на руках деталей одежды, предназначенных для ног. Стандартизация мышления сделала свое дело, люди перестали экспериментировать со своим внешним обликом, авангардисты от моды не в счет. То, что мы видим на подиуме, восхищает, удивляет, раздражает, только никто не станет носить показываемые нам коллекции в обыденной жизни, отдавая предпочтение классическим формам обуви и курток, то есть простоте и удобству. Поэтому такой, казалось бы, безобидный штрих в общей картине гардероба (а то, что на мне было надето, как правило, и составляло весь гардероб), становилось поводом к экзальтации. Ладно бы я бравировал своими носками, как супермодным новаторством. Но я всего лишь нашел для себя оптимальную форму перчаток, в которых пальцы не скрючивались от мороза. В любом случае, это было не по-шведски.

День проволочился кряхтя. Дни вообще были убогими и пресными, как чебуреки, продаваемые в ларьках с шавермой. Не хватало специй.

– Тебе несколько раз звонила Сесилия, – встретила меня директриса с той интонацией, будто мне звонил Борис Ельцин.

Сесилии просто стало скучно, и она решила позвонить. Встретились возле консульства, отправились тыкать киями бильярдные шары. Затем переместились в ирландский паб, где пропили деньги, которые полагались мне за Ленина и холодильник. Здесь уже принимала пятую пинту пива Сесилина подруга Каролина с компанией шведосов.

– Poul, I need someone, – лопотала пьяная Каролина, намекая на моих друзей с гитарами наперевес. – He must be an artist with sense of humor.

– Звони, – сказала Сесилия, вручив мне мобильник. – Найди ей кого-нибудь, чтоб она успокоилась.

Я вышел на улицу. Покрутил в руках изделие шведских умельцев, поплевал на асфальт, прислушался к своим ощущениям.

– Идите-ка вы в баню, – сказал сам себе и вернулся обратно.

Извиняйте, хлопцы, бананов нема. Как-то не хотелось мне в тот вечер выступать в роли брачного агентства.

– Хочешь салют посмотреть? – спросил я Сесилию.

У меня дома хранились остатки былой роскоши. Когда-то я торговал пиротехникой. Один раз устроил салют под окнами барышни. Не самое заурядное действие в свете серенадных представлений.

– Где?

– У меня дома.

– Ты меня обманываешь.

В бар завалился бывший Сесилин бойфренд по национальности швед, по внешности студент. Компанию ему составляла моя соотечественница.

– Как он мог променять меня на эту русскую! – выпалила вице-консул на улице. – И, проведя указательным пальцем над верхней губой, добавила, – с ушами!

– С усами, Сесилия, с усами.

Девушки внимательны друг у другу. Наличие растительности на лице у соперницы не осталось незамеченным. Алкоголь стер налет этикета, оголив сущность самки, на чью территорию посягнули.

Салат дорожной хляби под майонезом снега ждал голодных лопат утренних дворников. Моховая цвела, как застоявшаяся в пруду вода, искрилась улыбками фонарей.

– Подожди здесь.

Я оставил ее стоять у подворотни, сбегал домой, принес несколько «бабочек» и шестиствольный бочонок, внутри которого дремала гремучая смесь. «Бабочки» подкидывались в воздух, где они делали фигуры высшего пилотажа, оставляя за собой огненный след, после чего производили акт камикадзе, взрываясь на уровне второго этажа. В окнах появилось несколько любопытных рыл. Взрывы чеченских террористов еще не выветрились из памяти горожан, любые громкие звуки на улице воспринимались как сигналы воздушной тревоги.