Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Сам Папоушек, даже будучи военнопленным, продолжал занятия историей, в частности, как следует из ряда материалов, его интересовало наследие В.О. Ключевского. По заданию редактора петроградского издания «Чехословак» и одного из идеологов чехо-словацкого движения в

России Богдана Павлу Папоушек готовил ряд заметок (с использованием трудов Ключевского) по истории России, по проблеме национализма и национального самосознания. Весьма показательным для характеристики Папоушека как профессионального историка является обнаруженное в его материалах письмо-рекомендация Богдана Павлу представителю парижского Чехо-словацкого национального Совета в России Милану Штефанику. Эта рекомендация Павлу датируется октябрем 1916 г. и содержит весьма лестную оценку Папоушеку-историку. В отличие от других писем Павлу (как правило, на чешском языке), это письмо целиком написано на словацком: «Дорогой Милан! 1) Рекомендую Твоему вниманию друга Папоушека, который доставит Тебе сие письмо. Он прекрасно обо всем информирован и все тебе расскажет об обстановке. Ты можешь ему доверять полностью. Это историк лучшей из школ. 2) С Тобой хотел бы поговорить Милюков. У него для Тебя письмо от Масарика. Милюков собирается выступить по нашим делам в дебатах Думы по бюджету. А в случае надобности запросить и министра внутренних дел. Ему нужна информация… 7) Как соберешься в Петроград, пусть о Тебе Папоушек телеграфирует. Пока, Павлу» [202]. Как видим, Папоушек предстает доверенным лицом как Штефаника, так и Павлу. И он был посвящен до подробностей во все тонкости национального движения чехов и словаков в России.

В политическом отношении Я. Папоушек встал на сторону т. н. Петроградского течения во главе с Чермаком и Павлу, поддерживавшими линию Масарика на создание независимого государства чехов и словаков с ориентацией на западные страны Антанты. Именно при помощи Корпуса сотрудников военнопленных при Правлении Союза чехо-словацких обществ в России Павлу и Папоушек оказали существенное влияние на ориентацию как массового движения военнопленных, так и всего национального движения чехов и словаков в России [203].

Из многочисленных материалов видно, что Я. Папоушек вел неутомимую повседневную напряженную работу, оставаясь при этом как бы в тени. В связи с этим представляется, что чешская легионерская литература, как и современная чешская историография, все еще в определенном долгу перед ним.

После приезда (с Февральской революцией) лидера заграничного движения чехов и словаков Томаша Масарика в Россию вовсе не случайно личным его секретарем становится именно Папоушек. Причем им он являлся вплоть до отъезда Масарика из России в 1918 г. [204]В 1917–1918 гг. Папоушек работал в составе филиала Чехо-словацкого Национального Совета в России вплоть до вооруженного конфликта чехо-словацких легионеров с Советской властью. Об этом свидетельствуют многие документы, в том числе удостоверение, выданное лично Папоушеку и датируемое 28 января 1918 г.: «Дано сие верховным военно-революционным органом чешско-словацкого народа отделением для России Чешско-словацкого Национального Совета в том, что предъявитель сего чехо-словак Ярослав Францевич Папоушек состоит сотрудником названного Совета, что подписью и приложением печати удостоверяется. Товарищ председателя П. Макса. Секретарь И. Маркович» [205].

Для характеристики обстановки в Чешских землях в начале войны весьма важно, например, небольшое, но весьма красноречивое письмо Я. Папоушеку от неизвестного нам адресата (и даже без даты). Можно, однако, с уверенностью сказать, что письмо это было от одного из пражских историков. Не забудем, что сам Папоушек по образованию был историком и на фронт попал из Австрийского исторического института (Ďstereichische Institut fůr Geschichte). [206]

Я. Папоушек внес вклад в дело активизации Корпуса сотрудников военнопленных при Правлении Союза обществ в России, о чем свидетельствуют ставшие ныне доступными архивные фонды.

Деятельность активистов из военнопленных заметно оживилась с конца 1915 г. в связи с получением Союзом обществ разрешения привлекать военнопленных на предприятия народного хозяйства, работавшие на фронт. На первых порах это касалось их массового привлечения для нужд Таганрогского завода (Русско-балтийское судостроительное и механическое акционерное общество). Для срочного выявления работников требуемых специальностей в лагеря военнопленных были разосланы специальные циркуляры, и развернулась кропотливая работа по составлению чешскими доверенными учетных списков личного состава военнопленных в каждом лагере. Тогда практически началась кампания Союза по их общей переписи. Такие списки сохранились в архивном наследии, например Я. Папоушека, и в настоящее время они являются важным источником для уточнения общих данных о военнопленных в России и характеристики их социальной структуры.

Сохранилось письмо занимавшегося делами военнопленных в Правлении Союза Антонина Дутки (оно датировано 30 декабря 1915 г.), написанное в лагерь в Тару Тобольской губернии (что под Тюменью), в котором разъяснялись условия оплаты работы чехов и словаков в Таганроге («три рубля в день»). На оптимистической ноте Б. Павлу в письме Ярославу Папоушеку в январе 1916 г., как доверенному группы № 26 в Таре [207]даже восклицал: «Наша берет!».

Наряду с организацией набора на работы для нужд русской армии, уже в начале 1916 г. начался набор в т. н. Чешско-Словацкий егерский полк (Česko-Slovenský myslivecký plůk), насчитывавший тогда 300 человек.

Стоит отметить, что в корреспонденции Правления Союза уже тогда фигурировал не только язык сухих цифр. Одновременно в письмах появилась политическая информация для военнопленных (и если хотите – пропагандистская кампания за Масарика). Тот же Антонин Дутка в своем письме из Петрограда от 4 февраля 1916 г. в один из лагерей военнопленных на севере России, в частности, сообщал, что в Россию «через Англию прибыли два наших деятеля. Они привезли послание от Масарика. Все идет очень хорошо, деятельность связана с Америкой. Сообщаем также, что обо всем, что делается за границей, информируется внутри страны. И все, что, собственно говоря, делается, делается в согласии с представителями внутри страны. И в этом отношении администрация идет нам навстречу…»

Как следует из того же письма, в канцелярии Правления Союза было занято всего лишь трое сотрудников. Затем из числа военнопленных (включая самого автора письма Антонина Дутку) к ним прибавилось пятеро, но один из них вскоре убыл. «Так что в настоящее время нас с Павлу семеро. Деятельность расширилась, и мы завалены работой. С самого начала деятельности Союза до нашего приезда входящей корреспонденции было около 2000, а в настоящее время, спустя три месяца, это число достигло 6000. А вообще Союз в настоящее время занят подготовкой пасхального съезда (1916 г. – Е.Ф.), так что этими делами заняты наши отделения «мирной мобилизации» („mirné mobilizace"). После съезда все решится», – сообщал Дутка доверенным военнопленным на периферию.