Константин Сапожников - Солоневич

На Лубянке с удовлетворением подытожили выводы «внутренней линии» РОВСа о братьях:

«Солоневичи являются большевистскими агентами большого калибра. Руководство в семье осуществляет Борис, играющий при ней роль комиссара. В задачу группы входит провокационная работа в Болгарии, Югославии и Франции. Солоневичи очень ловко подбираются к работе активного отдела РОВСа. Они сообщили имена многих лиц на территории СССР, рекомендуя их с лучшей стороны. Однако предложили выяснить места их проживания через адресные столы.

В отношении большевиков братья советуют применять только террор. Всякую другую работу считают нереальной. Они предложили совершить террористический акт в Москве против Шверника и рекомендовали привлечь к этому своего лучшего друга, бывшего офицера Александра Корнилова. По словам братьев, он согласится на проведение этого теракта. Солоневичи предложили также совершить террористический акт в отношении премьера французского правительства Блюма.

Капитан Фосс видит в этом хитроумную уловку. Видимо, ГПУ переменило тактику своей работы и пошло по линии создания новой легенды, „нового Треста“. Если раньше все прибывавшие из Советского Союза провокаторы под разными предлогами отклоняли террор, то сейчас все беглецы следуют иной тактике — выступают только за него. Подозрительным признаком Фосс считает также поведение Бориса. Как он может активно выступать против большевиков, если его жена и двое детей находятся в концлагере» [117] Документ был доложен 10 октября 1936 года Ежову, Агранову, Берману, Гаю, Миронову. .

Для Фосса задача устранения Солоневича стала делом чести: он способствовал их приезду в Болгарию, внедрению в среду эмигрантов. Солоневичи не подозревали, какая опасность нависла над ними. Боевики РОВСа Александров, Марков и Тренько, получив «неопровержимые доказательства работы братьев на чекистов», несколько раз пытались ликвидировать Бориса, считая его ключевой фигурой в очередном «Тресте».

Вместе с тем генерал Абрамов проявлял нерешительность, прикидывал степень негативной реакции на теракт болгарских властей. Благоразумие возобладало. Генерал распорядился прекратить подготовку физической ликвидации Солоневичей, считая, что «чисто» провести операцию не удастся. Полиция обнаружит, куда ведут следы, с помощью того же Браунера. После этого РОВСу в Болгарии не поздоровится. Разгонят без всякого!

Однако Александров приказ Абрамова проигнорировал и с согласия Фосса продолжил подготовку к акции. В начале октября Марков и Тренько, вооружившись револьверами, отправились в Овча Купель к дому Солоневичей, чтобы покончить с ними. Они не знали, что несколько дней назад неподалёку от виллы «Спокойствие» произошёл вооружённый грабёж, в результате которого погиб случайный прохожий и был ранен полицейский. Уголовная полиция стала присматривать за этим районом, ежевечерне направляя сотрудников на патрулирование. Конечно, боевики РОВСа показались полицейским агентам подозрительными. Их задержали и обыскали. Обнаружили револьверы, а у Маркина удостоверение, в котором подтверждалось, что он негласный сотрудник Браунера. Боевиков передали в департамент политической полиции, откуда после продолжительного допроса освободили.

Генерал Абрамов был в ярости, когда узнал о самоуправстве и, что ещё хуже, провале:

— Если не можете организовать дело как следует, то прекратите танцы вокруг Солоневичей. Они выкрутятся, а РОВС в Болгарии вы погубите!

Расправу с братьями «внутренняя линия» отложила «до лучших времён», хотя у Фосса и Браунера возникали самые чудовищные планы расправы с Солоневичами. Например, похищение и «исчезновение» их в топке специальной печи, находившейся в подвалах Управления полиции. Той самой печи, в которой жгли тела «красных» в напряжённые дни «зачистки Болгарии от коммунистов» после провалившегося Сентябрьского восстания 1923 года. «Головка» РОВСа заметно дистанцировалась от братьев. Солоневичи почувствовали это и без особых сожалений стали углублять отношения с «новопоколенцами».

О колебаниях в стане РОВСа по поводу физической расправы с братьями Яковлев информировал Москву в ноябре 1936 года:

«Фосс с запрещением Абрамова не согласен и продолжает подготовку ликвидации. Александров заявил, что будет лично искать удобного случая, чтобы „закончить дело“. „Ворон“ старается подыгрывать Фоссу, одновременно упрекая его в нерешительности.

Борис и Иван 10 октября уехали в Югославию для чтения докладов. Абрамов и, отчасти, Браунер полагали, что мешать не надо, чтобы не давать братьям повода для неприязненного отношения к РОВСу. Визы из Югославии им были присланы при прямом содействии В. М. Байдалакова.

Направленная Вами простой бандеролью книга с „наколками“ в руки Фосса не попала, вероятно, проскочила перлюстрацию. Придётся выслать ещё одну. Чтобы заинтересовать полицию и побудить её к решительным действиям, желательно наколоть фразы, из которых было бы видно, что братья занимаются не только эмиграцией, но и чисто болгарскими вопросами — собирают политическую и военную информацию».

Перед поездкой в Югославию Борис направил «новопоколенцам» в Париж письмо с просьбой помочь в получении трёхмесячных виз для себя и брата — для чтения лекций и оформления борцовского ангажемента. «В августе 1935 года я с братом хлопотал об этом, — сетовал Борис, — но, несмотря на поддержку влиятельных людей, нам отказали. Весьма вероятно, что какое-то „досье“ содержит о нас политически неблагоприятные отзывы». Пытаясь заинтересовать парижское руководство НСНП, Борис представил свои физические кондиции с наилучшей стороны:

«Прилагаю пару фотографий — не для публики, а для понимающих людей. Если нужно, могу прислать рекламные фотографии. Сейчас во мне 92 кило при сухой мускулатуре и хорошем рельефе. Моя 3-месячная практика в кэч ещё, правда, не дала мне хорошего с ним знакомства, но, во всяком случае, тренировки с Даном Коловым, Гарри Стоевым, Броновичем, Дмитрием Стойчевым были полезными. Видел работу Пасмана. Разумеется, у него лучшая работа из всех, кого я видел [из кэчменов]. У него редкое сочетание стиля французской [борьбы] и кэча, как раз то, что уже выработалось у меня, причём если суплессы Пасмана, может быть, более гибкие, то мои — более стремительные. Два дня тому назад я боролся со Стойчевым в Варне (ничья). И при его весе в 106 кило я провёл 21 суплесс (конечно, разных стилей).

По старому опыту я знаю, что публика относится ко мне очень тепло, и в отношении популярности бояться не приходится. Моменты более широкого рекламного характера сообщу по первому требованию (врач, журналист, заместитель Старшего скаута России, — если нужно, то и Соловки, побег и всё прочее, что может овеять мое имя ореолом романтики и создать „характерность“)».