Константин Сапожников - Солоневич

Осенью 1936 года в Софию пришло ещё одно письмо от «Бажова». На этот раз ему ответила Тамара, пояснив, что братья этого сделать не могут, так как «уехали в Европу». Иван и Борис в октябре выехали на две недели в Югославию для чтения лекций, а Юрий отправился в Вену, чтобы приступить к учёбе в Художественной академии, той самой, которая в своё время дважды отвергла Гитлера. Очередные номера газеты в отсутствие мужчин готовили к выпуску Тамара и Ольга Курпатова-Хольстрем [113] Фосс и другие члены «внутренней линии» относились к Курпатовой-Хольстрем с подозрением, считая её сотрудником «Треста Солоневичей». , приехавшая из Финляндии «в гости» к Борису. Им помогал секретарь редакции Николай Михайлов [114] Николай Михайлов — 29 лет, сын белого офицера. .

В письме Тамара интересовалась у «Бажова», можно ли через него организовать переброску «Голоса России» в СССР, и предложила сделать переписку более регулярной. Ещё она, нарушив табу братьев на упоминание имени младшей сестры, попросила навести справки о судьбе Любови Лукьяновны Солоневич [115] По-настоящему о судьбе Любы и Всеволода не известно ничего. Поскольку в эмиграции у братьев были знакомые по спортивному обществу, то Борис, чтобы избежать вопросов о Всеволоде, сочинил в брошюре «ГПУ и молодёжь» историю его смерти. О Любе, чтобы уберечь её, не упоминали вообще. .

Письмо Тамары давало украинским чекистам хорошие зацепки для продолжения оперативной игры: Солоневичей можно было заинтересовать перспективой налаживания связи с родными. Тем не менее на Лубянке приняли решение о приостановлении одесской операции. Резидент Яковлев в Софии успешно вёл игру против Солоневичей, и в Москве не хотели рисковать, вводя в дело «Спортсмены» новую агентуру. «Бажов» исчез так же внезапно, как и появился. Писем от него Солоневичи больше не получали…

На Лубянке, как видим, были в курсе попыток Солоневичей связаться с близкими. Телефонные звонки на «нейтральных» людей, письма с иносказаниями, телеграммы — все они фиксировались 3-м отделом всемогущего аппарата ГУГБ НКВД. Параллельно чекисты изучали материалы прежних разработок, выискивая в них родственные и прочие связи «спортсменов».

В Крыму была установлена родная сестра братьев (по первому браку Лукьяна Михайловича) — Любовь: по учётам адресного стола, она работала художницей-оформительницей. Там же были выявлены: приятель Бориса — капитан парохода «Кубань» Черноморского торгового флота Георгий Иванович Вислобоков, 35 лет, и хороший знакомый Ивана по Одессе — граф Сергей Леонидович Капнист.

Отец Лукьян Михайлович и его старший сын во втором браке Евгений были арестованы весной 1935 года «за антисоветскую агитацию». Полгода их держали в тюрьме в Симферополе, затем по решению тройки отправили в ссылку в Красноярский край.

Когда финансовые дела братьев Солоневичей наладились, они захотели поддержать родственников, особенно детей Бориса, материально. Эмигрант Верганский предложил такую схему: мать Верганского, живущая в Москве, будет передавать родственникам Солоневичей в столице или пересылать им в провинцию обусловленную сумму в рублях; после получения подтверждающих расписок или почтовых квитанций братья будут выплачивать «организатору» сделки по 12 левов за каждый советский рубль. Этот же способ предприимчивый Верганский предлагал и другим эмигрантам в Болгарии, но его попытки заработать провалились: «деловые» письма Верганского перехватывались в «чёрных кабинетах» СССР.

В начале июня 1936 года в ИНО НКВД решили провести завершающую оперативную комбинацию по компрометации Солоневичей. У «головки» РОВСа необходимо было создать впечатление, что Борис связан с чекистами и регулярно получает от них инструкции. В советских журналах, которые братья выписывали на Софию через Гельсингфорс, специалисты НКВД в Москве сделали «наколки» в духе того «книжного шифра», к которому прибег Борис в своё время в Одессе, сообщая Ивану о своём аресте чекистами.

Резидент Яковлев запланировал также инсценировку «конспиративной» встречи сотрудника полпредства с Борисом. Для этой роли был подготовлен курьер охраны М., хорошо известный эмигрантам. Резидент дал ему «боевое задание»: приблизиться к «объекту» (М. и Борис знакомы не были) и обменяться с ним несколькими «импровизированными» словами. После этого имитировать «вручение» пакета Солоневичу и «с предосторожностями» вернуться в полпредство. Самым сложным в этой комбинации было сведение в «одной точке» курьера М. и Бориса под контролем «наружки» РОВСа.

Фосс уже давно просил генерала Абрамова дать разрешение на установление наружного наблюдения за Борисом, но тот тянул, ссылаясь на финансовые трудности 3-го отдела. Дело в том, что привлекаемые к слежке офицеры должны были оставить на время работу. У всех были семьи, и неоплачиваемый отпуск отразился бы на их благополучии. По меньшей мере надо было возместить офицерам их обычную зарплату. Под впечатлением предостерегающих писем из Гельсингфорса и Парижа Абрамов всё-таки сдался и Скрепя сердце согласился выделить средства. Фосс был доволен.

Не менее доволен был Яковлев, который сообщил в Москву:

«С 10 июля за Борисом установлено РОВСовское наблюдение. Наша комбинация против него будет проведена 14–15 числа. Для подкрепления мероприятия можно было бы подбросить в квартиру Солоневичей письмо со скрытым текстом. К примеру, с оценкой секретности полученного от них сообщения, с извещением о направлении денег или изложением конкретного задания, скажем, по получению информации о военных заказах в Варне. При обыске у братьев шифровки, несомненно, найдут и примут меры к разгадке. По признакам „книжного характера“ шифра все книги братьев изымут и обнаружат среди них „декодификатор“. Ваше мнение по этому предложению просим сообщить телеграфом».

Все сводки по слежке за Борисом докладывались генералу Абрамову:

«Наблюдение за Б. С., 12.07.1936.

Доношу, что 11 числа с. г. вышли из дома И. и Б. На трамвае доехали до Св. Недели. Оттуда пешком прошли до Центральной почты. Как выяснилось, они были вызваны каким-то чиновником в связи с задолженностью по оплате за почтовый ящик. При выходе из здания И. и Б. расстались.

Б. пошел в „Зарницы“. Там он находился с 10.40. до 10.50. Потом пошёл на ул. Солунь, № 9. Оттуда вышел с генералом Зинкевичем. Прошли вместе до городского садика, где находились около 10 минут. Первым оттуда вышел Зинкевич и направился в сторону почты. Через некоторое время появился Б. и вошёл в здание Чековой службы. После этого он зашёл в Кудминскую школу, а ещё позже — на Оборище, 17. Затем трамваем № 3 проехал до мечети, зашёл в безистен „Бали“ около кинотеатра „Капитоль“. Немного погодя из „Бали“ вышел Шатерник. Следом появился Б., сел на трамвай № 6. Проехал до станции. Там встретился с каким-то болгарином лет 30-ти: чуть выше среднего роста, блондином с вьющимися волосами, в сером костюме и в светло-серых ботинках. Вместе они обедали в станционном буфете.