Яков Резник - Сотворение брони

— Он здесь… Сейчас. — И Гинзбург торопливо ушел в курилку.

Минуты не прошло, как Кошкин стоял перед наркомом. Серго быстрым взглядом окинул конструктора, заметил в серых глазах напряженность и улыбнулся, чтобы снять ее.

— Мне говорили, вы не жалеете, что напросились на опытный… А однокашники?

— Большинство довольны, товарищ нарком.

— Значит, есть и такие, что недовольны?

— Есть.

— Отчего же? Киров уверял: прекрасные ребята, добровольцы. Что же им не по душе пришлось на опытном?

Кошкин медлил.

— Возможно, вам неловко говорить при начальстве, — подбодрил его Серго, — но если оно, начальство, грешно, скажите прямо — речь идет о кадрах. Будем мы их иметь в танкостроении или не будем!

— По-моему, отсев неизбежен. Некоторые выпускники представляли себе танковое производство менее трудным и более громким, что ли. Один так и сказал: работы по макушку, а хвала даже пятку не щекочет.

— Славу сразу захотел! Пусть ищет ее не в оборонной промышленности. Нам нужны люди, преданные делу, а слава… Нет, будем строги и кадры подберем по принципу: лучше меньше, да лучше!

Лицо его стало жестким, но тут же опять смягчилось.

— Мой помощник предупредил вас о завтрашнем совещании работников оборонной промышленности? К сожалению, не могу быть, но я скоро приеду в Ленинград и вместе с Кировым явлюсь к вам. — Он повернулся к Гинзбургу. — Тогда посмотрим ваш «сто одиннадцатый», так ли он хорош, как товарищи утверждают.

И, обращаясь ко всем, кто находился в коридоре, пригласил в кабинет:

— Пойдемте, товарищи. Попьем чаю.

На столах в кабинете наркома появился чай с легкой закуской. Серго угощал товарищей и шутливо знакомил их друг с другом:

— Авраамий Павлович Завенягин!.. Сиди, сиди, не вскакивай, я же не официально… Между прочим, утверждают, что надо мной и Завенягиным пол-Москвы хохочет. Взял, говорят, Орджоникидзе руководящего деятеля Наркомтяжпрома и бросил в глушь, на металлургический комбинат… Пей горяченького, а то ты в глуши похудел, бедненький, и осталось в тебе только восемьдесят килограммчиков…

— Восемьдесят два! — смеялся всех громче полнотелый тридцатитрехлетний Завенягин.

С радостью смотрел Серго на своих молодых соратников, друзей, ближайших помощников. Он знал их давно. Сын машиниста паровоза Завенягин пришел в партию в ноябре семнадцатого, сын портного Тевосян — в восемнадцатом году. Серго тогда спустился с Кавказских гор, чтобы пробраться по Каспию в Астрахань, а оттуда в Москву, к Ленину, и в занятом белыми Баку встретил худенького паренька с огромной черной шапкой волос. «Вано Тевосян. Наш секретарь подпольного райкома партии», — отрекомендовал руководитель бакинских большевиков.

Едва исполнилось Завенягину девятнадцать — он уже секретарь Юзовского окружкома партии в Донбассе. Позже они с Тевосяном были посланы Центральным Комитетом партии в Московскую горную академию, где Завенягин с первого курса стал заместителем ректора, академика Губкина. После окончания института Завенягин руководил Гипромезом, проектировал металлургические гиганты, чтобы через несколько лет возглавить самый крупный из них… Тевосян блестяще управляет Главспецсталью… Иван Павлович Бардин, тоже из рабочей семьи и сам рабочий, стал в тридцать втором году академиком, с первого дня строил Кузнецкий металлургический комбинат и, построив, уезжать из Сибири не хочет…

После чая Серго встал, поднял руку, попросив тишины. Стало слышно, как дышит за раскрытым окном ночь в шелесте листьев, в шуршании проезжавших по площади автомобилей.

— Вы, конечно, понимаете всю сложность международной обстановки. Необходимо каждому из нас на своем месте сделать все, что в его силах для перевооружения Красной Армии.

Нахмурился, вспомнив что-то.

— Я недавно вернулся с Урала. Многое там изменилось к лучшему по сравнению с прошлым годом. Но есть, есть еще не желающие смотреть дальше собственного носа. Не перевелись беспечные, сверхмирно настроенные, нетворческие люди, не умеющие или не желающие думать. Разговаривал я в первый день приезда на Магнитку с инженером-сталеплавильщиком. Спрашиваю: «Если хорошо продумать, подготовиться, можно на ваших печах варить плавки в двести тонн?» «Что вы, товарищ нарком?! — отвечает. — И без того аварии одолевают. Проектную мощность в сто пятьдесят тонн вредно перепрыгивать…» А через несколько дней пожилой сталевар Аврутин выплавил сто девяносто тонн, а на другой печи его ученик, совсем молодой сталевар Горнов, — двести сорок пять тонн. Если бы сам при этом не был, честное слово, усомнился бы. Вот какой у нас золотой народ! Душа радуется, особенно за молодых. Их взгляды не затемнены закоснелыми традициями. Они смотрят в завтрашний день смело, проницательно. Этот самый Горнов мечтает о том, чтобы на большегрузных печах и броневую сталь варить. Он хотел с вами посоветоваться, Иван Павлович, — обратился Серго к Бардину.

— Приезжал он ко мне в Кузнецк две недели назад, товарищ нарком, — поднялся высокий сухощавый Бардин. — Командировки не добился, так отпуск взял.

— Видите какой: отпуска своего не пожалел! И к чему вы пришли?

— Сложнейшая задача, товарищ нарком. Ученых, инженеров-исследователей и таких рабочих, как Горнов, привлечь надо. Броневое бюро организовать в одном из научных наших центров. Белых пятен много, но проблема, на мой взгляд, перспективная.

Время перешло за полночь. Совещание у наркома продолжалось.

…Международная обстановка действительно скверная. Германия сорвалась с цепи… Германия вооружается, не признавая никаких ограничений.

Рейхсканцлер снова подчеркнул, что на ближайшие четыре-пять лет главным принципом должно стать: все для вооруженных сил. Восстановление военной мощи Германии должно быть доминирующей мыслью всегда и везде.

Германские промышленники с энтузиазмом идут по новому пути. Они рассматривают великие намерения Гитлера как свои собственные и стали его верными последователями.

Германский военно-воздушный флот находится в стадии создания. Возможно даже, что при первом подходящем случае Германия поставит мир перед свершившимся фактом и официально объявит, что располагает военной авиацией.

Благодаря щедрой и разносторонней помощи международного, в первую очередь американского, капитала, фашистская Германия за короткий срок создала мощную военную промышленность. Это позволило гитлеровцам начать планировать войну за установление мирового господства. Осенью 1936 года был принят так называемый «четырехлетний план». Его основные задачи Гитлер сформулировал так: