Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания

Что касается сильных мира сего, обладателей огромных состояний, то они тоже, иногда совершенно отрываясь от действительности, несутся следом за какими-то призраками, зачастую просто смехотворными.

Инженер, изобретший новый тип универсального карандаша и сразу возведенный в баронское достоинство, тратит миллионы, строя яхты, которые должны выиграть трансатлантическую гонку. Он не моряк. Он даже не страстный любитель парусного спорта. Но он хочет добиться чего-то иного, что для него куда ценнее состояния, которое ему принесла золотая карандашная жила.

Есть несколько десятков владельцев скаковых лошадей, которые, несмотря на свою ответственность перед сотнями тысяч своих рабочих и работниц, не моргнув глазом просаживают миллионы, чтобы выиграть приз на ежегодных крупных скачках.

Но забавно, что все эти банкиры, финансисты, авантюристы высокого полета, все эти более менее честные или более менее бесчестные люди почти всегда оказываются скупердяями.

Я много раз бывал в роскошных отелях и казино. И там я не только видел этих людей, но и слышал, что говорит о них прислуга.

Вот, к примеру, несколько лет назад был такой бородатый человек, которого звали Королем нефти или еще Господином Пять Процентов, потому что он получал пять процентов стоимости всей нефти, продававшейся в мире. Должно быть, он и сам не знал точных размеров своего состояния.

Я раз десять видел, как он, выходя из автомобиля у «Палм-Бич» в Канне или у Муниципального казино, царственным жестом протягивал монету в пятьдесят сантимов служителю, открывшему дверцу машины.

А потом, после игры, где ставил сотни тысяч франков, он также же царственно одаривал рассыльного пятьюдесятью сантимами.

Что ж, он тоже несся за самим собой. Он настолько презирал деньги, я имею в виду деньги других людей и их образ жизни, что считал свою скупость добродетелью. Должно быть, он думал: «Я — Король нефти, и поэтому эти ничтожества надеются, что в те дни, когда я выигрываю, я брошу им жетон в сто, а то и в тысячу франков. Ну уж нет! У меня хватит смелости дать пятьдесят сантимов».

И это не единственный случай. В таких отелях прислуга говорила мне:

— Чем люди богаче, тем они скупее и привередливей. Они будут гонять вас десять раз, потому что чай теплый, или слишком горячий, или слишком холодный, или мартини недостаточно сухое, а потом с королевским видом дадут вам самую мелкую монетку.

Лишь нувориши, что недавно, как бы сами того не желая, приобрели состояние, испытывают потребность эпатировать себе подобных и отличаются неслыханной щедростью.

Настоящие богачи смотрят на них с презрительной гримасой и не допускают в свое узкое, закрытое общество.

Мы все за чем-то несемся. Я только что говорил о превосходстве. Но превосходство превосходству рознь. Мне больше по сердцу незаметный старичок, ежевечерне посиживающий в кафе, где никто не может обыграть его в белот. Или игроки в шары, которые, сделав «карро», так же отчаянно радуются, как «понтер», положивший шар рядом с «поросенком» [83] Термины игры в шары. .

Существует превосходство великих и превосходство малых. И то и другое одинаково суетно, но, вероятно, одинаково необходимо, если уж не обязательно, для внутреннего равновесия.

И я предпочитаю превосходство малых, пусть даже это будет превосходство человека, выпившего определенное количество кружек пива за рекордное время и ставшего чемпионом, или превосходство — нелепо, но так оно и есть — юноши, который вместе с партнершей протанцевал без передышки, ни разу не присев, какое-то время и побил рекорд по танцевальному марафону.

Все это, как я уже говорил, — вопрос человеческого достоинства. Но опять-таки существует разное достоинство, и, когда деньги — честные и нечестные — гребешь лопатой, почему бы не подкрепить свое достоинство, давая тем, кто тебя обслуживает, ничтожные чаевые?

8 июля 1975

Мне случается раз пять-шесть на дню слушать почасовые выпуски новостей. И я констатирую, что коммерсанты все больше удлиняют сроки выплаты при продаже в кредит.

Мне это напоминает время, когда я только приехал в Париж. На Елисейских полях не было еще ни одного магазина. И никаких реклам — ни неоновых, ни иных. Единственным более или менее освещенным по вечерам местом был ресторан «Фуке»; он уже существовал, но предназначался для ультраизбранной публики.

В основном там были частные особняки, а в нескольких домах сдавались квартиры, и жили в них те, кого называют «сливками общества». Во дворах можно было видеть, как шоферы с утра до вечера начищают машины своих хозяев — «испано-сюизы», «даймлеры», «роллс-ройсы», — на кузовах которых стояли марки одного из двух-трех лучших кузовных мастеров Парижа.

Самый импозантный, хотя и отличающийся дурным вкусом особняк принадлежал пожилому господину по фамилии Дюфейель.

Ему пришла идея открыть универмаги на бульваре Барбес, в густонаселенном и самом бедном районе, и торговать там всякой всячиной — от ниток, готовой одежды, кухонной утвари до мебельных гарнитуров.

В «Галерее Барбес», или, как тогда говорили, «У Дюфейеля», можно было полностью обставить и оборудовать квартиру, уплатив небольшой задаток, а оставшуюся сумму выплачивать ежемесячными взносами, причем рассрочка могла быть дана на несколько лет. Признаюсь, что в те времена и я прибегал к этой системе почти неограниченного кредита.

Ни в каком другом магазине — ни в «Прентан», ни в «Галерее Лафайета» — продажу в кредит еще не ввели. Это была новинка. Журналисты спрашивали у господина Дюфейеля:

— У вас, должно быть, много должников, не платящих взносы?

Месячные взносы собирали инкассаторы в форме. На груди у них висели чернильницы-непроливайки, под левой рукой был зажат портфель. Приходили они в установленное время и, если в квартире никого не оказывалось, оставляли записку, где сообщали, когда придут снова.

Помню ответ Дюфейеля:

— Наша клиентура состоит почти исключительно из простых людей — рабочих, мелких чиновников. Ювелиру вроде Картье приходится ждать по нескольку лет, пока ему заплатят его богатые клиенты, которые даже несколько кокетничают тем, что не оплачивают счета тотчас же. Наши же покупатели в этом смысле самые исправные. В год у нас бывает не больше трех процентов неуплат. Поверьте мне, низшие классы состоят из честных и, более того, щепетильных людей.

Это было в 1923 или 1924 году. Дюфейель, владелец роскошного особняка в дурном вкусе на Елисейских полях, был в апогее своей карьеры.

Его опыт переняли во всем мире. Торговцы мебелью, потом торговцы автомобилями, радиотоварами и, наконец, торговцы всем, чем угодно, ввели кредит для бедняков, все удлиняя сроки выплаты, и смогли убедиться, как и Дюфейель, который был первым, что люди из самых обездоленных социальных классов (ненавижу выражение «социальные классы»!) чувствуют себя скверней всего, когда не могут соблюсти срок платежа.