Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

Я заметил, что за мной следят. Два «ангела-хранителя» сопровождали каждый мой шаг. Это было очень неприятное ощущение. Было ясно, что полиция медлит с моим арестом только потому, что уверена – я сам в конце концов попадусь им в руки, но надо подождать, чтобы разведать про всех, с кем я общаюсь.

Особенно меня тронул визит моей прежней квартирной хозяйки, вдовы врача, которая как-то пришла навестить меня и предупредила от себя и от имени своей дочери, что за мной днем и ночью ходят два сыщика и я должен как можно скорее скрыться. Товарищи решили, что мне надо уехать из Киева. В то время в Киеве находился один из наших товарищей-активистов, студент Харьковского университета Лба Тумаркин. От имени харьковских товарищей он пригласил меня поехать к ним и объявил, что для меня готова квартира: Клочковская улица, дом 66, мне надо только поторопиться с поездкой. Но как увильнуть от полиции? Все взвесив и обдумав, мы решили, что мне нужно плыть на пароходе, который идет в Кременчуг, а уже оттуда – в Харьков. Соня купила билет на пароход, в третий класс. В толпе путешественников никто не обратит на меня внимания. Мы с Исачкой поехали в ресторан «Краковский», и когда он объявил, что мой «верный страж» – усатый сыщик – стоит на посту, мы вышли через черный ход на другую улицу, я нанял извозчика, и мы благополучно прибыли в порт. Соня уже ждала нас. Она не только купила билет, но и разговорилась с одним из матросов, который пообещал ей – она хотела ему заплатить, но он не хотел брать с нее денег – дать хорошее тихое место ее больному брату, возвращающемуся домой в Кременчуг. И он выполнил свое обещание. Я попрощался с друзьями, как прощался бы с братьями и сестрами, и через час был уже на пути в Кременчуг. Через два дня после моего отъезда из Киева полиция пришла в комнату, где я жил, с обыском. Они не знали моего имени – комната была записана на имя Ицхака, петербургского студента, сына врача из Режицы, который уехал из Киева еще три недели назад…

Кременчугские товарищи – Маня и Давид, которые требовали, чтобы я прибыл туда, не ждали меня так скоро и приняли меня весьма дружественно, что ободряло. Я провел с ними два дня, мы подолгу беседовали, я участвовал в заседаниях местного комитета – и не мог понять, ради какого именно насущного вопроса меня позвали. Я лишь почувствовал, что некоторые из товарищей сомневаются в ряде аспектов партийной доктрины, но это были колебания и сомнения, еще не обретшие формы. В среду (если я не ошибаюсь, это была третья неделя августа) я прибыл в Харьков. Я пришел по адресу, который мне сказали заранее. И вот сюрприз – целая квартира, в которой жили два брата Фишкиных из моего города, которых я наставлял в сионизме, а потом они стали членами нашей партии, младший из них был очень активным деятелем. Но в квартире не было простора, который был в моей киевской квартире на Прозоровской. Были, правда, другие достоинства: вход изнутри, со двора. Люди, которые там жили, относились к хозяевам квартиры с большой симпатией – приятные юноши, тихие, вежливые, первыми здороваются с соседями, преисполнены скромности. Позади дома возле ворот был продовольственный магазин. Его хозяином был русский, любящий книги, низкорослый и плотный, с большой лысиной, маленькой бородкой и пышными усами, перепоясанный широким фартуком. Я был постоянным клиентом Семена Михайловича и чувствовал, что он относится ко мне с симпатией.

В Харькове во главе партии стоял Захар Осипович (забыл его фамилию), глава отделения страховой компании «Петербург». Его служащие – две симпатичные девушки из соседнего с Хоралом города Миргорода – тоже были членами партии. Мне показалось, что помещение страховой компании служит скорее партийным штабом. Также мне казалось, что товарищи недостаточно осторожны, и я привлек к этому внимание Захара Осиповича. Он рассмеялся. Захар Осипович был приятным человеком в очках, высоким, с черными красивыми усами, которые придавали его лицу серьезное и приятное выражение. Он был широко образованным человеком с очень сильными сионистскими убеждениями. Мы подружились. С Абой Тумаркиным, напротив, мы почти не встречались. Он сказал мне прямо: «Я привез тебя в Харьков, мне лучше отойти от всех этих дел…» Больше всего в Харькове меня привлекала публичная библиотека. Замечательная, богатая библиотека; каждый день я проводил там по четыре-пять часов до обеда. Партийной работы почти не было, за исключением одной теоретической лекции (о насущных проблемах движения) и одного заседания с активистами местного отделения, на котором мы обсуждали организацию деятельности отделения в соответствии с уставом партии. Основную работу мы отложили до начала учебного года в университете. Так прошло около трех недель. В середине сентября (за два-три дня до Йом Кипура) Захар Осипович известил меня, что ему пришло письмо из Киева, в котором его просят сообщить мне, что Злату Литвакову {576}(сестру Маше Литвакова), которая была то ли учительницей, то ли директором профессионального училища для девочек в Кременчуге, посылают в Харьков от имени партии, чтобы поговорить со мной о важном деле, а его, Захара Осиповича, просят объявить мне, что она уполномочена центром.

Я был знаком со Златой по Киеву. Первый раз я встретился с ней, когда мы ехали из Черкасс в Киев (Яаков Лещинский, Злата, я и еще один товарищ). Я хотел поговорить с Лещинским, но всю дорогу она стояла рядом с ним, не давая к нему подойти. До этого я не был с ней знаком, а ее напряженное лицо («некрасивое» – это самое мягкое, что можно о нем сказать), упрямый подбородок и глубоко посаженные бегающие глаза создавали впечатление энергии и упрямства и не давали мне приблизиться к собеседникам… Второй раз я увидел ее, когда она присутствовала на собрании, на котором я полемизировал с докладчиком от Бунда. Она подошла ко мне и не просто похвалила мой ответ, но сказала, что мои методы полемики напомнили ей ее брата Маше. «Это был комплимент, – сказали мне друзья, – никому никогда не могло даже в голову прийти, что Злата способна сказать такое кому-либо». Мне это не доставило особого удовольствия, потому что мне не нравился стиль Литвакова еще с того времени, когда он писал на иврите (в обновленном «ха-Доре» Фришмана).

Злата Литвакова была известна как женщина упрямая и умеющая «не давать отдыха» никому, в ком есть нужда для какого-нибудь поручения, пока он не примет на себя бремя. И вот, утром в Йом Кипур появилась Злата. Центральный комитет решил примерно через два месяца организовать областную конференцию нашей партии и требует от меня заняться ее подготовкой на местах, в крупных партийных филиалах. Обсуждение продолжалось целый день. В конце концов решили, что я мобилизован только на две недели и посещу только крупные отделения, пригласив туда представителей небольших. Я обещал обратить особое внимание на Черниговскую губернию, где позиции партии ослабли, и на несколько других мест, где понадобится моя помощь.