Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

Зашел я в Главный штаб к милейшему Архангельскому, который обещал тот час же меня уведомить, как только получен будет ответ из Ставки. В ожидании ответа я спокойно и радостно жил в Петрограде, наслаждаясь уютной жизнью в домашней обстановке, а главное, не чувствовал на душе никакой ответственности, что последнее время на фронте было особенно тяжело.

В самых первых числах октября я был огорчен письмом от Буйвида из моей бывшей дивизии с приложением его приказа. Полученное известие меня сразило. В том самом полку, который меня так провожал и в котором, казалось, было все так спокойно и хорошо 21-го сентября, в том самом полку чрез 3 дня – 24 числа произошло такое потрясающее событие.

Привожу описание этого ужаса, изложенного в письме Буйвида и его приказ по этому поводу, присланный мне.

«1 октября 1917 г.

Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

В ваше отсутствие случилось происшествие, которое показывает, что до благополучия у нас еще очень далеко. Вы уехали 23 сентября. На следующий день генерал Леш [809]произвел 60-му полку смотр. Смотр прошел хорошо, генерал Леш остался очень доволен. Вечером того же дня в 60-м полку дан был спектакль для солдат офицерами при участии сестер милосердия. На спектакле был и командир корпуса с начальником штаба, был и я. После спектакля пригласили в солдатское собрание на чай. Там состоялись и танцы. Казалось, все хорошо, только полковой комитет с Розенбергом во главе был чем-то недоволен – недоволен, что офицеры одни осмелились угощать гостей, солдат было много недовольных, что их не всех впустили в собрание. Уехал командир корпуса, уехал и я, и вот я только что заснул, как меня будят к телефону. Оказывается, в 60-м полку, когда гости собрались уходить, то в столовую (это их читальня), где были одни офицеры и сестры, брошена ручная граната. В результате ранено 17 офицеров, врачей – 3, женщина-врач 36-го эпидемиологического (Вера Павловна) [810], 4 сестры и 2 солдата. Сестры Богодуховского отряда также были там, но они уехали сейчас после спектакля.

Полковник Анохин [811]произвел дознание, но ничего не обнаружил. Теперь назначена следственная комиссия по приказанию генерала Балуева под председательством генерала Савищева [812]и членов представителей от комиссара, от исполнительных комитетов армии и корпуса при судебном следователе. По поводу события я отдал приказ. Шлю его вам, как своему руководителю. Теперь эта следственная комиссия живет у нас в Савейках. Производить следствие в Шальминовичах не находят возможным, так как там трудно допрашивать без свидетелей.

В остальном пока благополучно. Опасаемся за довольствие и теплые вещи. Сегодня утром противник после продолжительного обстрела думал атаковать участок севернее устья р. Ведьмы (Гальдовичи – Задворье) но части не дрогнули и противник отбит (20-м Галицким полком). Ваша прислуга высылается согласно Вашему желанию. Мы все – штаб и богодуховцы шлем вам сердечный привет и желаем Вам от души полного успеха и всего лучшего. Сегодня на полковом празднике полка Ваша телеграмма прочтена и покрыта громким ура. Благодарю Вас за то участие, которое приняли в моей личной судьбе. Остаюсь премного обязанный Вам и глубокопреданный И. Буйвид».

<���…> Затем я получил второе печальное известие о фронта – застрелился начальник 5-й пехотной дивизии Койчев, это был очень хороший добрейший человек. Он оставил записку: «При теперешних условиях служить и жить не могу, в моей смерти никого не винить». Жаль было его очень.

2 октября Архангельский меня уведомил, что Керенский утвердил мое назначение. Это меня мало порадовало, только самолюбие было удовлетворено. Делать было нечего – надо было собираться в дорогу и ехать к новому месту служения. 4 октября по армии и флоту вышел приказ о назначении моем командиром 3-го Сибирского армейского корпуса с оставлением по гвардейской пехоте. Приказ был подписан новым военным министром Верховским [813], который заменил Савинкова. С марта месяца это был уже четвертый министр.

В этот день я и выехал из Петрограда. Очень тяжело было ехать на неизвестное, оставлять дорогих близких. Доехал я до Минска хорошо, но поезд, по обыкновению, опоздал на три часа, так что я приехал туда уже после обеда 5-го октября, все же успел явиться к Балуеву, побывать у начальника штаба фронта и у дежурного генерала. Все были более чем внимательны и любезны. Балуев был страшно доволен, что настоял на моем назначении. Затем я заехал к жене моего бывшего дивизионного интенданта Яковлевой – очень симпатичной милейшей женщине, поужинал у нее, отдохнул душой и в 10 часов вечера был на вокзале. Едва нашел место в вагоне и в страшной тесноте среди солдат, не дававших, конечно, дороги и не уступавших место, доехал, вернее измучился ехавши до Столбцов. Меня ждал автомобиль из штаба корпуса и личный мой новый адъютант Мельников [814]. Был час ночи, лил дождь, дорога была убийственная, но тем не менее мы доехали довольно быстро. Разобрав вещи, лег спать.

Комната, отведенная мне, была очень хорошая просторная, светлая с 5 окнами. В этом доме жили еще начальник штаба, инспектор артиллерии и мои адъютанты; это был дом управлявшего имением князя Святополк-Мирского, т. к. главный помещичий дом был сожжен и представлял одни руины. Вокруг был большой сад и много надворных построек, в которых размещены были все отделения штаба.

Рядом было еврейское местечко Мир, представлявшее собой небольшой заштатный городок, в нем были размещены также некоторые части корпуса – обозы штаба, управления корпусных интенданта, инженера и суда, а также размещен был и корпусной комитет.

Встал я 6-го числа в 9 час. утра, напился кофе и отправился к командовавшему корпусом Кондратовичу, застал его в весьма минорном духу, отчисление его от командования корпусом подействовало на него удручающе – было жаль на него смотреть.

Поговорили с ним по душе, решили, что я в этот день буду знакомиться с делами и начальниками отдельных частей корпуса, на другой день вступлю уже в должность.

Перед обедом я принял всех чинов штаба корпуса, во главе которых стоял начальник штаба генерал Плющевский-Плющик [815], дельный, работящий, высокой степени порядочный, а главное тактичный и пользовавшийся большим уважением со стороны всех. Я вспоминаю службу с ним с самым дорогим чувством. В день моего приезда его не было, он приехал через 3 дня, должность начальника штаба исправлял старший адъютант Генерального штаба Рудаков [816], выдающийся работник, скромный, дельный. Личными адъютантами моими были: штабс-капитан Калькус [817]и поручик Мельников, оба милые люди, и я решил их оставить при себе. Но остальные чины штаба мне показались дельными, серьезными, кроме инспектора артиллерии [818]и корпусного инженера [819], которые сильно устарели и не соответствовали переживаемому времени, да и года не позволяли им уже работать так, как бы следовало.