Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

Из 31 полка я направился с Кондратовичем к командующему армией в г. Слуцк на автомобиле, ужинали у Данилова, которому я сделал подробный доклад о впечатлении, произведенном на меня корпусом, и отлично поговорил с ним и его начальником штаба Суворовым. С ними было очень приятно иметь дело, особенно с Суворовым, который в сущности и командовал армией и всегда шел навстречу всем возникавшим у меня сомнениям и вопросам, всегда и во всем я находил в нем полную поддержку.

В Слуцке я переночевал, а утром проехал в штаб моей бывшей 15-й дивизии, т. к. меня очень просили заехать в Богодуховский отряд, с которым я не успел проститься. Очень было радостно очутиться среди родных близких мне бывших сослуживцев. Богодуховцы очень трогательно меня встретили, поднесли чудный букет и жетон.

Пообедав у них, снявшись группой, я выехал от них в 3 ч. дня, чтобы еще заехать в Несвиж к комиссарму-2. Гродского уже не было, его заместил эсэр Моисеенко [825]. Он мне очень понравился, не такой быстрый, как Гродский, но дельнее и серьезнее. Очень хорошо я с ним поговорил, и мы вполне сошлись во взглядах на положение дел. От Моисеенко я заехал к Гучкову в Красный Крест и домой попал к ужину.

10 октября состоялось открытие корпусного съезда, на котором были собраны представителя всех частей и учреждений корпуса числом около 900. Для заседаний съезда магистратом местечка Мир была отведена синагога. Я счел своим долгом явиться на открытие съезда, чтобы приветствовать собравшихся и сказать им несколько слов, хотя меня это весьма смущало, я как старый военный никак не мог в душе примириться с этими организациями, а кроме того, я всегда боялся какой-нибудь выходки агитатора или провокатора. Я отправился с начальником штаба и адъютантом, застал уже всех собравшихся, это собрание напомнило мне Государственную Думу в маленьком масштабе.

Так же, как и в Думе, сидели по партиям, в средине центр, справа меньшевики, правые эсэры, кадеты, слева – левые эсэры и большевики. Открыл заседание председатель корпусного комитета [826], которого я предупредил, что хочу сказать несколько слов. Я опасался, как бы он не сказал, что «товарищ Джунковский» желает сказать слово, мне это было бы страшно неприятно. К счастью, этого не случилось. Председатель сказал вполне корректно: «Слово желает сказать командир корпуса». Я встал и обратился со следующим приветствием:

«Позвольте приветствовать вас всех представителей частей и учреждений вверенного мне корпуса, собравшихся на корпусный съезд в такой исключительный по серьезности момент. От души желаю вам счастья и успеха в вашей работе на благополучие нашего корпуса и благо нашей исстрадавшейся родины.

Я с большим удовлетворением прочел вчера постановление исполнительного корпусного комитета с призывом сохранить полный порядок и спокойствие на фронте нашего корпуса, столь необходимого для того, чтобы вовремя закончить выборы в Учредительное собрание, на которое мы все возлагаем наши надежды. Но и помимо этого сейчас нам приходится на фронте быть особенно бдительными – имеются совершенно определенные данные, подтвержденные двумя перебежчиками, что немцы выжидают только благоприятной погоды для них, чтобы, пустив газы против Гренадерского корпуса на Скробовском участке, выбить гренадер с их позиции.

Нам, как ближайшим соседям гренадер на нашем левом фланге, и полку армейского резерва, находящемуся в затылок гренадерам, надлежит быть в полной боевой готовности отразить удар.

Все указания по сему доводу мною даны начальнику 8-й Сибирской дивизии, и я надеюсь, что наш корпус выполнит свой долг.

Сознавая всю огромную ответственность, которая лежит на мне за все, чтобы ни произошло в корпусе, я прошу вашей помощи и поддержки в трудном деле по командованию корпусом.

Твердо надеюсь, что как я с корпусным комитетом, так и весь командный состав вверенного мне корпуса в дружной совместной работе поддержат наш корпус на той высоте, какую требует момент, переживаемый Россией».

Когда я кончил, то, как и в Думе, после речи члена правительства, правая половина зала огласила воздух аплодисментами, левая молчала, аплодировали только отдельные единицы. Я подумал: хорошо еще, что никто не зашикал. Сев на свое место, я прослушал речь двух ораторов, ничего собой не представлявших и, пожелав еще раз съезду успеха, покинул заседание. Съезд продолжался три дня, резолюции, вынесенные им, были вполне приемлемыми, результатом я был удовлетворен.

Как мне передавали – моя речь произвела своим доброжелательством хорошее впечатление, только левая часть критиковала мое заявление об ожидавшемся наступлении немцев, они были уверены, что я нарочно хотел напугать и придумал это, чтобы приподнять настроение. Они изменили мнение, когда не прошло и 3-х дней после моих слов, как немцы обрушились на гренадер, и только благодаря нашей 8-й дивизии атака была отбита.

Вернувшись со съезда, я весь день просидел дома, занимался текущей работой, а также подготовкой к выборам в Учредительное собрание. В этот день я отдал следующий приказ, телеграмму военного прокурора, полученную мною:

«Главковерх приказал привлекать к ответственности всех призывающих к неисполнению боевых приказов, от кого бы подобные призывы ни исходили и в какую бы форму ни выливались.

Объявляя о сем и войскам вверенного мне корпуса, приказываю всем начальствующим лицам принять означенный приказ Верховного главнокомандующего к неуклонному исполнению. Приказ этот прочесть во всех ротах и командах частей корпуса и разъяснить, какие приказы считаются боевыми и какие последствия ожидают тех офицеров и солдат, кои уклоняются от их исполнения (ст. ст. 104 лит. б первой и второй части 105 лит. б, 106 лит. бив, 107 лит. б, 110 лит. б, 111 лит. б, 112, 126 лит. б 127 лит. б, 245 и 246 Воинского Устава о наказаниях Свода Военных Постановлений 1869 г. XXIII кн. 4 изд.).

Твердо надеюсь, что все офицеры и солдаты, как свободные граждане, работающие не за страх, а за совесть, глубоко проникнутые сознанием лежащего на них долга перед родиной, не дадут повода своим начальствующим лицам к необходимости прибегать к мерам, указанным в приказе Верховного главнокомандующего. Рассчитываю очень на поддержку в этом отношении со стороны войсковых комитетов».

Время свое я распределил следующим образом: утром в 8 часов я получал от начальника штаба всю почту и депеши, полученные за ночь, с докладом же начальник штаба бывал у меня по вечерам. Докладные дни у меня были – понедельник и четверг с 9½ утра до 3-х дня с перерывом на обед. В 9 ½ часов – корпусный интендант, 10 ½ – корпусный врач, 11 часов – корпусный инженер, 12 часов – ветеринарный корпусный врач, 2 часа дня – инспектор артиллерии, 3 часа дня – полевой корпусный контролер, 7 часов вечера – председатель и прокурор корпусного суда.