Михаил Гершензон - Избранное. Молодая Россия

«Тему Петербурга» в творчестве Печерина проанализировал Н. П. Анциферов, по словам которого Печерин «воспринял проблему борьбы творящего гения города с безликими стихиями в форме окончательного осуждения Петербурга. Для него прежде всего этот город – порождение деспотизма, стоивший тысячи жизней никому неведомых рабочих. Город не оправдал своего торжества над стихиями. Рожденный на костях, он стал преступным городом оков, крови и смрада, возглавляющим тираническую империю. Стихии стали у Печерина орудием карающей Немезиды. Правда с ними. Поднимаются ветры буйные… С ветрами идут юноши, погубленные Петербургом, которых этот демон истребил порохом, кинжалом, ядом. За ними солдаты, принесенные в жертву империализму… И погибающее в волнах население присоединяется к этим проклятиям, отрекаясь от родного города… Последний прилив моря – город исчезает. Являются все народы, прошедшие, настоящие и будущие, и поклоняются Немезиде…

В образе Петербурга проклятию предается весь период русского империализма, символом которого была Северная Пальмира» (Анциферов Н. П. Душа Петербурга. СПб., 1922. С. 93–94). Анциферову принадлежит по-видимому и самая глубокая образно-символическая характеристика Печерина: «Агасфер русской интеллигенции» (Там же. С. 92).

Поликрат Самосский (ум. 522 до н. э.) был торговцем, который используя недовольство народа правлением знати в 538 г. установил тиранию на острове Самосе. Ему были присущи эгоизм, энергия. Састь к завоеваниям, щедрость, пристрастие к роскоши, а также любовь к искусству и науке. У него при дворе жили Анакреон, Ивик, Демокед и Пифагор. Благодаря этим качествам он, с одной стороны, походил на персидского деспота, а с другой – на греческого философа. Поликрат содействовал развитию экономики, вел обширные строительные работы (сооружение молов и волнорезов в гавани, водопровод, храм Геры). После того как Камбис завоевал Египет, он расторгнул ранее заключенный союз с египетским царем, направленным против персов. Поликрат был коварно убит по приказу персидского сатрапа Оройта. Известная баллада Шиллера «Перстень Поликрата» написана по мотивам истории правления Поликрата, изложенной Геродотом (Словарь античности. М., 1992. С. 444–445).

Поэма Печерина «Триумф смерти» впервые была опубликована А. И. Герценом в Шестой книге «Полярной Звезды на 1861 г.» (с. 172–192) под названием «Pot-Pourri или Чего хочешь, того просишь (Для Февральского праздника 1834.)».

Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Л., 1974. Т. 10. С. 10; см. также комментарии: Там же. Т. 12. С. 189, 278–279.

См.: ГерценА.И. Сочинения в 9-ти тт. М., 1957. Т. 6. С. 391–392.

Родольф Крейцер (1766–1831) – французский скрипач, композитор и дирижер; Л. Бетховен, высоко ценивший его игру, посвятил ему сонату для скрипки и фортепиано («Крейцерова соната»).

Нестор Васильевич Кукольник (1809–1868) – поэт, романист и драматург, автор казенно-патриотических драм. Отрицательный отзыв о его драме «Рука всевышнего отечество спасла» написал Н. А. Полевой. После закрытия «Московского телеграфа» в обеих столицах была популярна анонимная эпиграмма:

(Цит. по: Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». Очерки о книгах и прессе пушкинской поры. М., 1986. С. 163.

Об этом подробно рассказывает А. И. Герцен – см.: «Былое и думы». Ч. 2. Гл. VIII–IX // Герцен А. И. Сочинения в 9-ти тт. М., 1956. Т. 4. С. 171–185.

Макс Штирнер (псевдоним Каспара Шмидта; 1806–1856) – немецкий философ, теоретик индивидуалистического анархизма, автор книги «Единственный и его собственность» (1844).

Ср. перевод Б. В. Гиммельфарба и М. Л. Гохшиллера: «Свободой в себе может быть только вся свобода. Кусок свободы не есть Свобода» (Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков, 1994. С. 149).

«Мы стоим у порога новой эпохи. Мир заботился до сих пор лишь о выгодах жизни, о жизни… Но как использовать жизнь? Пользуясь жизнью, тем самым пользуются собой, живым, потребляя и уничтожая ее и себя. Наслаждение жизнью – вот «цель жизни» (Там же. С. 308).

Марк Порций Катон Старший (234–149 до н. э.) – римский политический деятель, «жил мыслью» о том, что «Карфаген должен быть разрушен».

Больвер – традиционное в России XIX в. написание фамилии английского писателя Эдуарда Джорджа Булвера-Литтона (1803–1873), автора исторических романов, написанных в романтическом духе.

Имеются в виду «Анналы» К. Тацита.

Впоследствии Печерин признавался, что написал (в Берлине) «эти безумные строки» «в припадке байронизма». И далее: «Не осуждайте меня, но войдите, вдумайтесь, вчувствуйтесь в мое положение! Вот молодой человек 18 лет, с дарованиями, с высокими стремлениями, с жаждою знания, и вот он послан на заточение в Комисаровскую пустыню, один, без наставника, без книг, без образованного общества, без семейных радостей, без друзей и развлечений юности, без цели в жизни, без малейшей надежды в будущем! Ужасное положение!» (Замогильные записки. С. 161).

Монте-Пинчо – название одного из холмов, на которых расположен Рим; с него открывается вид на часть города с собором Св. Петра.

Александр Людвигович Штиглиц – петербургский банкир.

По поводу «Ульрики» близкий друг Гершензона Б. А. Кистяковский писал ему из Берлина 17/30 марта 1910 г.: «Еще в воскресенье, «залпом», с увлечением прочитал Вашего Печерина; жизнь его произвела на меня сильнейшее впечатление…

Кстати, относительно одной технической подробности в Ваших книгах: в каждой из них есть одна и та же черта, которая, может быть, не только излишня, но и вредна. Я имею в виду чересчур реалистические эпизоды в жизни Ваших «героев», которые Вы старательно протоколируете. У Чаадаева Вы открыли геморрой и, кажется, хроническое расстройство желудка, Киреевский, если память мне не изменяет, тоже страдает желудком, наконец, у Печерина Вы отмечаете страсть к «плотно-округленным ляжкам» Ульрики, которую он «хотел бы взять на содержание». У Вашего читателя, который знакомится с просветленным образом Печерина последних десятилетий его жизни, невольно может мелькнуть мысль: «Это тот самый Печерин, который когда-то хотел взять на содержание Ульрику с ее плотно…» и т. д. Вы скажете, что в этом будет виновата «испорченная фантазия» читателя. Может быть. Но разве суггестивная сила писателя, выдвинувшего этот чересчур «яркий» факт, здесь не причем? Должен ли этот факт быть Leitmotiv’ом в биографии Печерина? Имел ли он какое-либо значение для Печерина последних десятилетий? В жизни его отделимы три десятилетия, в биографии 100 страниц и 2–3 часа чтения» (Цит. по: Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб., 1998. С. 691–692).