Филипп-Поль де Сегюр - История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта

Потом офицеры Нея, в свою очередь, стали расспрашивать, что без них произошло, почему царит такое общее уныние, почему оставили врагу совсем целые орудия? Разве не было времени заклепать пушки?

До сих пор, говорили они, им попадались лишь следы злополучного отступления. Но на следующий день всё изменилось и оправдались их мрачные предчувствия, когда они достигли снежной поляны, ставшей красной от крови, покрытой обломками орудий и изуродованными трупами. По мертвым можно было определить, что тут была 14-я дивизия: на разбитых киверах виднелись номера ее полков. Здесь была Итальянская гвардия: вот павшие солдаты ее, их легко было узнать по мундирам! Но где же уцелевшие остатки? И они тщетно вопрошали эту окровавленную равнину, эти бездыханные фигуры, это ледяное молчание пустыни и смерти: они не могли заглянуть ни в судьбу своих товарищей, ни в то, что ждало их самих.

Ней быстро повел их дальше, и они беспрепятственно дошли до того места, где дорога входит в глубокий овраг и откуда выходит на плоскую возвышенность. Это была Катовская возвышенность, то самое поле битвы, на котором они три месяца тому назад во время своего победоносного шествия разбили Неверовского и салютовали Наполеону из пушек, отбитых у неприятеля. По их словам, они узнали это место, несмотря на снег, изменивший его…

Офицеры Мортье сообщили, что это та самая позиция, на которой император и они ждали их 17-го и сражались.

На этот раз Кутузов, или, вернее, Милорадович, занял место Наполеона, потому что русский старец еще не выезжал из Доброго.

Солдаты Нея, шедшие беспорядочными толпами, уже вернулись было назад, указывая на снежную равнину, почерневшую от масс неприятеля, как вдруг какой-то русский, отделившись от своих, спустился с возвышенности; предстал перед французским маршалом и — из желания ли щегольнуть своими манерами, или из уважения к главнокомандующему — облек в льстивые выражения требование сдаться!

Он говорил, что его послал Кутузов. Этот фельдмаршал не осмелился бы сделать столь жестокого предложения такому великому генералу, такому прославленному воину, если бы последнему оставался хоть один шанс на спасение. Но перед ним и вокруг него восемьдесят тысяч русских, и если он этому не верит, то Кутузов предлагает объехать его ряды и самому сосчитать его силы.

Русский еще не кончил, как вдруг с правого фланга его армии был пущен залп картечи, прорезавший наши ряды и заставивший его умолкнуть. Один французский офицер бросился на него, как на изменника, желая убить, а Ней, удерживая его порыв, воскликнул: «Маршалы не сдаются, переговоры не ведут под огнем; вы мой пленник!»

И несчастный остался под выстрелами своих. Он был выпущен только в Ковно, через двадцать шесть дней, разделив с нами все невзгоды; он имел возможность бежать, но держал слово.

Между тем неприятель удвоил огонь, и все холмы, минуту назад холодные и безмолвные, превратились в извергающиеся вулканы; но это только воодушевляло Нея! Среди огня этот пламенный человек, казалось, находился в своей стихии!

Кутузов действительно не обманывал его. С одной стороны — восемьдесят тысяч человек, сытых, стоявших стройными рядами, многочисленные эскадроны, огромная артиллерия на грозной позиции — словом, всё; с другой стороны — пять тысяч солдат, еле двигающихся, раздробленная колонна, медленно, неуверенно тащившаяся с неполным оружием, нечищеным, нетвердо державшимся в ослабевших руках!

Однако французский генерал не помышлял ни о сдаче, ни даже о смерти, а только хотел проложить себе путь сквозь неприятельские ряды, даже не думая о геройстве такой попытки! Один, не надеясь ни на кого, когда все надеялись на него, он следовал побуждениям своей сильной натуры и той гордости победителя, благодаря которой всё возможно!

Больше всего изумляло, что все были ему послушны, потому что все оказались достойными его…

Рикар и его полторы тысячи солдат шли вперед. Дивизия скрылась в овраге, показалась на другой стороне и, смятая первой русской линией, снова откатилась назад.

Маршал, не удивляясь и не давая другим удивляться, собрал остальных, составил из них резерв и двинулся вперед; Ледрю, Разу и Маршан служили ему подмогой. Он приказал четыремстам иллирийцам напасть на левый фланг неприятельской армии, а сам с тремя тысячами человек пошел с фронта на приступ! Он не произнес никакой речи; он шел, подавая другим личный пример, всегда являющийся самым красноречивым ораторским приемом и самым убедительным приказом! Все последовали за ним. Они подошли вплотную к первой линии русских, пробили и смяли ее и, не останавливаясь, устремились ко второй; но не успели они дойти до нее, как на них посыпался град железа и свинца. В одно мгновение у Нея пали ранеными все генералы, большая часть солдат погибла; ряды опустели; колонна дрогнула, рассыпалась, отступила и увлекла его.

Ней понял, что захотел невозможного, и ждал, пока овраг очутится между его бегущими солдатами и неприятелем; этот овраг теперь был единственным его ресурсом. Тогда, не надеясь ни на что и ничего не боясь, он остановил их и вновь сформировал. Он выстроил две тысячи человек против восьмидесяти тысяч; на огонь двухсот жерл он отвечал шестью пушками и устыдил Фортуну, изменившую столь храброму мужеству!

Тут, вероятно, она и ослепила Кутузова бездействием. К великому удивлению французов, этот русский Фабий, слишком усердный, как всякий подражатель, упорно держащийся за осторожность, остался где стоял и ничего не делал, чтобы одержать окончательную победу; словно удивлялся своему превосходству. Он видел, что Наполеон пал жертвой своей отваги, и, избегая этого недостатка, сам впал в противоположный порок!

А между тем достаточно было выступления одного из русских корпусов, чтобы всё закончить; но все боялись сделать решительное движение: они продолжали стоять на местах с рабской неподвижностью, словно были смелы лишь по приказанию, а энергия их была только в послушании.

Они долго не знали, с кем сражаются, потому что думали, что Ней бежал из Смоленска по правому берегу Днепра, — и они ошиблись; это часто случается, потому что они предполагали, что их неприятель поступил именно так, как должен был поступить.

Тем временем иллирийцы вернулись в полнейшем беспорядке; они пережили страшную минуту. Эти четыреста человек, продвигаясь на левый фланг неприятельской позиции, встретили пять тысяч русских, возвращавшихся с отдельной стычки и ведших толпу наших пленных.

Эти два враждебных отрада — один, возвращающийся на свою позицию, и другой, шедший атаковать ее, — двигались в одном направлении, бок о бок, видя друг друга, но ни один из них не решался начать сражение. Они шли так близко друг к другу, что из середины русских радов французские пленники протягивали руки к своим и умоляли освободить их. Те кричали им, что придут и освободят их; но никто не делал первого шага. Тут-то Ней и увлек всех.