Филипп-Поль де Сегюр - История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта

Двадцать второго ноября мы с трудом двинулись из Орши к Борисову по широкой дороге, по талому снегу, по глубокой жидкой грязи. Более слабые тонули в ней; она же задержала и отдала казакам тех раненых, которые, полагая, что морозы установились прочно, променяли в Смоленске свои повозки на сани.

Среди этой всеобщей гибели случилось одно событие, как бы выхваченное из истории. Два гвардейца оказались отрезанными от своей колонны толпой казаков, накинувшихся на них. Один струсил и хотел сдаться; другой, продолжая отбиваться, крикнул ему, что если тот сделает подобную подлость, то он сам убьет его; и действительно, видя, что его товарищ бросил ружье и протягивает руки неприятелю, он выстрелил и убил его прямо в руках казаков! Потом, воспользовавшись изумлением последних, он снова быстро зарядил ружье и стал грозить наиболее наступавшим. Таким образом он держал их на почтительном расстоянии и, отступая от дерева к дереву, добрался до равнины и присоединился к своим.

В первые дни похода на Борисов армия узнала о потере Минска. Видавшие виды командиры в испуге озирались вокруг, их воображение рисовало им еще более страшные картины будущего. В разговорах между собой они восклицали, что, подобно Карлу XII на Украине, Наполеон привел армию в Москву только на свою погибель.

Другие не были с этим согласны. Вовсе не желая объяснить понесенные потери желанием закончить войну за одну кампанию, они утверждали, что надежда была хорошо обоснованной; протянув операционную линию до самой Москвы, Наполеон придал этой удлиненной колонне достаточно широкую и солидную базу.

Они вспоминали наши бесполезные людские траты перед Смоленском, бездействие Жюно при Валутиной горе и говорили, что, несмотря на все эти потери, Россия была бы полностью побеждена на поле битвы при Москве-реке, если бы первые успехи маршала Нея получили развитие.

Хотя экспедиция с военной точки зрения была погублена нерешительностью того дня, а с политической точки зрения — сожжением Москвы, говорили они, армия всё же могла вернуться после этого целой и невредимой. Если считать с момента вступления в Москву, то разве русский генерал не дал нам сорок дней, а русская зима — пятьдесят дней для того, чтобы восстановить силы и отступить?

Сожалея о безрассудном упрямстве, которое заставило потерять много времени в Москве, и роковой нерешительности при Малоярославце, они подводили итоги своих злоключений. С тех пор как покинули Москву, они потеряли весь багаж, 500 пушек, 31 знамя, 27 генералов, 40 тысяч солдат пленными, 60 тысяч погибшими; всё, что осталось, — 40 тысяч безоружных и 8 тысяч солдат, способных сражаться.

Хотя собранные от Березины до Вислы гарнизоны, обозы, сводные батальоны и дивизии Дюрютта, Луазона и Домбровского даже без помощи австрийцев составляли армию в 30 тысяч человек, нашелся только один малоизвестный генерал и 3 тысячи солдат, чтобы остановить Чичагова.

Как всегда бывает, главная ошибка ведет за собой ошибки в частностях. Минский губернатор был выбран небрежно; это был один из тех людей, которые хватаются за всё и не годятся ни на что. Шестнадцатого ноября он сдал город и вместе с ним лишился 4700 больных, солидных военных запасов и 2 миллионов порций провианта. Уже пять дней, как слух об этом достиг Дубровны, и тут узнали о еще большем несчастье.

Этот губернатор удалился в Борисов. Здесь он не сумел ни предупредить Удино, находившегося на расстоянии двух переходов, ни прийти к нему на помощь, ни поддержать Домбровского, отступавшего из Бобруйска и Игумена. Домбровский подошел к мосту в ночь с 20-го на 21-е, прогнал оттуда авангард Чичагова, расположился и храбро защищался до вечера следующего дня; но тут он был атакован вдвое большими силами и оттеснен от реки на Московскую дорогу.

Наполеон не ожидал этого разгрома: он считал, что предупредил его своими инструкциями, посланными из Москвы Виктору еще 6 октября. Эти инструкции предвидели атаку со стороны Витгенштейна или Чичагова; они рекомендовали Виктору держаться в пределах досягаемости от Полоцка и Минска; иметь благоразумного, рассудительного и интеллигентного офицера в штабе Шварценберга, поддерживать регулярные сообщения с Минском и посылать других агентов в разных направлениях.

Но Витгенштейн атаковал раньше Чичагова, а мудрые инструкции от 6 октября не были исполнены, не были повторены Наполеоном и, кажется, были забыты его подчиненным. Наконец, когда Наполеону стало известно о потере Минска, он не знал, что Борисов находится в большой опасности; на следующий день он проходил через Оршу и сжег свой понтонный парк.

К тому же письмо императора к Виктору от 20 ноября доказывает его уверенность в безопасности: он предполагал, что Удино придет в Борисов 25-го, тогда как с 21-го этот город попал во власть Чичагова.

Только на следующий день после этого рокового дня, в трех переходах от Борисова, на большой дороге, один офицер передал Наполеону эту ужасную новость. Император, ударив о землю тростью, гневно взглянул на небо и воскликнул: «Значит, там решено, что мы теперь будем совершать одни ошибки!»

Между тем маршал Удино, уже шедший к Минску, ни о чем не подозревая, остановился 21-го между Бобром и Крупками, как вдруг среди ночи к нему явился генерал Брониковский и сообщил о своем поражении, о поражении Домбровского, о взятии Борисова и о том, что русские преследуют его. Двадцать второго ноября маршал соединился с остатками армии Домбровского, а 23-го столкнулся, в трех лье от Борисова, с русским авангардом, который он опрокинул, взяв в плен 900 человек и захватив 1500 повозок, и прошел до самой Березины; но мост на ней был разрушен.

В это время Наполеон был в Толочине; он велел дать ему описание позиций вокруг Борисова. Ему доложили, что в этом месте Березина уже не река, а озеро, но озеро с подвижным льдом; что мост через нее равен 300 морским саженям в длину; что он разрушен непоправимо и переход через него невозможен.

В этот момент прибыл один генерал-инженер; он возвращался из корпуса Виктора. Наполеон расспросил его; генерал объявил, что спасение в том, чтобы пробиться сквозь армию Витгенштейна. Император показал пальцем на карте течение Березины ниже Борисова: именно в этом месте он хотел перейти реку. Но генерал напомнил ему о присутствии Чичагова на правом берегу реки; тогда император указал другое место, ниже первого, потом третье, еще ближе к Днепру. Тогда, увидев, что он всё ближе и ближе подходит к земле казаков, он остановился и воскликнул: «Ах да! Полтава!.. Как при Карле Двенадцатом! Вот что получается, когда наваливают одну ошибку на другую!»

Печальное сходство его положения с положением шведского завоевателя повергло Наполеона в такое мрачное настроение, что здоровье его пошатнулось еще больше, чем в Малоярославце.