Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1

Из народной комической песни:

Ходыть гарбуз по городу,

Пытаецця своего роду... - Н.М.

Гоголь забыл, что употребил слово журнальца в единственном числе. Это показывает, что он отправлял свои письма не перечитывая. - Н.М.

После этого ясно, с каким чувством Гоголь влагал в уста своему Городничему (в "Ревизоре") слова: "Зато вы в Бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите, а я по крайней мере в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви"; или: "Что ни говори, а добродетель выше всего на свете". - Н.М.

Впоследствии эта комедия названа "Женитьбою".

Вторая половина фамилии подскоблена, и осталось только Гоголь и тире.

Средние листы этой повести сперва предназначены были автором для заметок для какой-то комедии. На одном из них написано: "Комед<���ия> Матер<���иалы> общие. Старое правило: Уже хочет достигн<���уть>, схватить рукою, как вдруг помешательство, и отдалены желанные предметы на огромное расстояние. Как игра в накидку, и вон азартная игра". На другом: "Матер<���иалы> частн<���ые>. Не понимает и толкует по-своему в роде метафизическо-математическом".

Точки означают непрочитанные места. - Н.М.

Пьеса эта напечатана в шестом томе "Сочинений Гоголя", недавно изданном Н.П. Трушковским.

Внизу страниц обозначены у меня помарки.

Недалеко от старого Никольского монастыря с одной и Царского сада с другой стороны.

"Не унынию должны мы предаваться при всякой внезапной утрате, - говорит он в своем "Завещании", - но оглянуться строго на самих себя, помышляя уже не о черноте всего мира, но о своей собственной черноте. Страшна душевная чернота, и зачем это видится только тогда, когда неумолимая смерть стоит пред глазами?" ("Выбранные места из переписки с друзьями", стр. 9).

Memoirs of the Life of Sir Walter Scott, by Lockhart. Paris, 1838; vol. I, p. 14.

Вот как рассказывает Вальтер Скотт, в своей автобиографии, о своей страсти к народным песням:

"В числе важных умственных приобретений этого времени (т. е. когда ему было тринадцать лет) было то, что я узнал "Памятники старинной поэзии", епископа Перси. Так как я с самого детства пристрастился к легендному складу идей, и только по скудости материалов и грубости тех, которые были у меня в руках, отрывался от легенд к другим умственным удовольствиям, то можно вообразить, но нельзя описать, с каким восторгом я увидел пьесы, подобные тем, которые были забавою моего детства и все еще оставались втайне Далидою моего воображения... Летний день проходил для меня так быстро, что, несмотря на свежий аппетит тринадцатилетнего возраста, я забыл об обеде; меня принялись искать с беспокойством и нашли пресыщающегося умственной моей трапезою... С тех пор я надоел своим школьным товарищам и всем, кому была охота меня слушать, трагическими выдержками из баллад епископа Перси. Я воспользовался первою возможностью скопить несколько шиллингов, которые попадали в мои руки не очень часто, чтобы приобресть собственный экземпляр этой бесценной книги, и не думаю, чтобы какую-либо книгу читал я в половину так часто и с таким увлечением". (Ibid., vol. I, pp. 21-22.)

"Мертвые души", стр. 254.

Вспомним слова Гоголя в письме к г. Максимовичу от 9 ноября 1833 года: "Ничто так не успокаивает, как история".

"Авторская исповедь", стр. 260 - 261.

Это было в нем врожденным инстинктом. Вспомним ответ его матери на известие о смерти отца. "Я сперва был поражен сим известием, однако ж не дал никому заметить, что я был опечален; оставшись же наедине, я предался всей силе безумного отчаяния".

Стр. 144.

Стр. 258.

Когда были уже напечатаны (в "Опыте Биографии Гоголя") эти строки, С.Т. Аксаков позволил мне прочесть "Историю его знакомства с Гоголем", написанную для хранения в рукописи, и я, с удивлением, нашел в ней о смерти Пушкина следующие строки:

"Из писем самого Гоголя известно, каким громовым ударом была для него эта потеря. Гоголь сделался болен и духом, и телом. Я прибавлю, что, по моему мнению, он уже никогда не выздоравливал совершенно и что смерть Пушкина была одною из причин всех болезненных явлений его духа, вследствие которых он задавал себе неразрешимые вопросы, на которые великий талант его, изнеможенный борьбою с направлением отшельника, не мог дать удовлетворительных ответов".

В "Заметках для биографии Гоголя".

Гоголь тщательно переписал это письмо для печатания, и оно было уже подписано ценсором; но, по некоторым особенным обстоятельствам, печатание его было отменено автором.

Обыкновенно полагают, что Рим основан за 753 года до Р. X. Если вычесть это число из 2588, то выйдет, что письмо было писано в 1835 году, когда Гоголь находился еще в России; а между тем оно очевидно относится к 1837 или к 1838 году. - Н.М.

"Московские Ведомости" 1853 года, № 36.

Матф. XVIII, 3.

Намек на материальную жизнь, которой лучшими представителями Гоголь почитал животных, названных в этом письме. Во время прогулок по Риму, он любил наблюдать за свинками среди античных улиц, говорящих о высоких идеалах искусства, и смеяться над попиранием прекрасного. Это чувство, забавляя ум, мучило его душу; но он любил предаваться ему. - Н.М.

Т.е. не стоит фиги. - Н.М.

Он не был напечатан.

Здесь слова два вырвано облаткою. - Н.М.

Эта дата взята из штемпеля, на внешней стороне письма. - Н.М.

Следует известное стихотворение кн. Вяземского. - Н.М.

Эти слова напомнили мне, что на одной из рукописей Гоголя, найденных в чемодане за границею, написано его рукою в разных местах: "Благорасположение. Благодарность всем и всему за все. Благодарность всем и всему за все". Рукопись относится еще ко времени петербургской его жизни. В первой книге черновых сочинений также написано, на листе, предшествующем повести "Ночь перед Рождеством": "благорасполож." - Н.М.

Намерение написать повесть "Аннунциата" было брошено. Вероятно, к этой повести относится следующий отрывок, написанный на одной стороне осьмушки почтовой бумаги и найденный в чемодане Гоголя, оставшемся в квартире Жуковского за границею.

"Клянусь, этаких очей нельзя представить и вообразить! Их тоже немощна предать кисть художника: так они черны; а из них льются молнии. А чело, плечи... это солнечное сияние, облившее белые стены каменных домов. А волосы, Боже, какие волосы! темная громовая ночь, и все в лоске. О, нет! такой женщины не сыскать в Европе; об них только живут предания, да бледные, бесчувственные портреты их иногда являются в правильных созданиях художников. У, как смело, как ловко обхватило платье ее могучие, прекрасные члены! Но лучше, если б оно не обхватило ее вовсе. Покровы прочь, и тогда бы увидели все, что это богиня. А попробуйте покровы прочь с немки, или англичанки, или француженки, и выйдет чорт знает что: цыпленок! Вот повернулась картинная голова. Коса кольцом. Сверкнул затылок и тонкая снежная шея. Еще движение, и уже видны благородная прямая линия носа, тонкий конец брови и три длинные иглы ресниц. А что же далее?.. Но нет, не гляди, не наноси своих молний..."