Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

«8 июня 1920 года Брик поступил на работу следователем в „спекулятивный“ отдел МЧК…

Он занял должность «уполномоченного 7-го отделения секретного отдела», в обязанности которого, судя по всему, входило, между прочим, наблюдение за бывшими «буржуями» – а о них у большевиков с их социальным опытом знания были весьма поверхностные».

Итак, Брик стал сотрудником ведомства, от одного упоминания о котором у людей того времени леденела кровь. Не случайно кто-то из знакомых Осипа Максимовича пришпилил к входной двери квартиры в Полуэктовом переулке листок бумаги с четверостишием, якобы сочинённым Сергеем Есениным:

А вот как этот эпизод из жизни Осипа Максимовича описан в книге душеприказчика Лили Брик и хранителя её архива Василия Васильевича Катаняна:

«О М.Брик в 1920–1921 годах работал в юридическом отделе МЧК, но был уволен за нерадивую работу и происхождение – сын коммерсанта-ювелира».

Удивляет количество неточностей, заполняющих эту короткую фразу Во-первых, годы службы в МЧК указаны неверно. Во-вторых, чекистская должность у Брика была совсем иная. В-третьих, отец Осипа, Максим Павлович Брик, был купцом первой гильдии, а вовсе не ювелиром. А ведь избежать плутання в трёх соснах приводимых фактов было совсем нетрудно – стоило лишь проверить их перед тем, как вставлять в книгу.

Но вернёмся к Осипу Брику, который взялся за новое дело с энтузиазмом. Ваксберг пишет:

«С работы своей возвращался он чуть ли не за полночь, и Лиля, вспоминают многие мемуаристы, нередко говорила гостям: „Подождите, будем ужинать, как только Ося придёт из Чека“.

При этих словах Пастернака бросало в дрожь. Видимо, не без оснований. В годы своей чекистской службы, а тем более впоследствии, уже покинув свой пост, Осип часто рассказывал о кровавых пыточных ужасах, коим был свидетель».

О том, что тогда представляла собой столица страны Советов – в воспоминаниях Матвея Ройзмана:

«Никогда в Москве не было столько попрошаек, сколько в 1920 году. Нашествие четырнадцати держав, разгул белых, зелёных и разных атаманов гнали мирных людей со всех краёв Советской страны. Сыпной тиф, холера, разруха, голод увеличивали и без того огромное число беженцев, которые не смогли вывезти не только своё имущество, но даже не успели захватить ценные вещи или деньги. С чёрного и парадного ходов московских домов поднимались несчастные люди с маленькими, иногда с грудными детьми на руках и просили милостыню, обноски, кусочек хлеба».

А Ленин, принимая участие в совещании о работе в деревне (12 июня), сказал:

«На Украине кормят пшеницей свиней, на Северном Кавказе, продавая молоко, бабы молоком всполаскивают посуду… Главным препятствием к тому, почему мы не можем рабочих накормить сытнее, чтобы восстановить разрушенное здоровье, главным препятствием является продолжение войны».

Маяковский тотчас откликнулся на эти слова, выпустив плакат РОСТА № 110:

В это время (во второй половине июня 1920 года) в далёкой от Москвы Персии произошло знакомство двух Яковов: Блюмкина и Серебрянского. По рекомендации первого второй Яков стал сотрудником Особого отдела Гилянской Красной армии.

Тем же летом члены семей работников Совнаркома и ЦК партии большевиков переезжали (чтобы провести лето) в подмосковный посёлок Тарасовку, где их должен был охранять (в том числе, и от заполонивших Москву беженцев) отряд особого назначения ВЧК. Развлекать руководителей страны, их родных и близких предстояло в клубе Чрезвычайного отряда, руководителем которого был назначен (по рекомендации ВЧК) Матвей Ройзман. Организовывая первый концерт, он обратился за помощью к наркому продовольствия Александру Дмитриевичу Цюрупе. Договорились, что за участие в концерте артистам будет выдан продовольственный паёк. Ройзман потом вспоминал:

«Артистка О.В.Гзовская заявила, что тоскует по сыру, и просила положить хотя бы кило в паёк».

После концерта с принимавшими в нём участие артистами расплатились обещанным пайком. Ройзман написал:

«Когда я поднёс Гзовской завёрнутую в газету, присланную Цюрупой головку сыра, она в нетерпении разорвала бумагу, понюхала его и зажмурила глаза.

– Боже! – проговорила она, вдохнув запах вторично. – О, боже! Я, кажется, мало выступала]»

А Владимир Маяковский в это время выпустил плакат РОСТА № 124, в котором был отклик на то, что Правителем Юга России и Главнокомандующим Русской армией стал барон Пётр Николаевич Врангель:

Маяковский потом с гордостью написал в «Я сам»:

«Дни и ночи Роста… Пишу и рисую. Сделал три тысячи плакатов и тысяч шесть подписей».

А заболевший Александр Блок в тот момент практически перестал заниматься творчеством. Об этом – Юрий Анненков: «В конце июня 1920 года он сам сказал о себе: "Писать стихи забывший Блок "».

Здоровье поэта резко ухудшилось. По словам Юрия Анненкова:

«Максим Горький и литературные учреждения хлопотали перед правительством о выдаче больному разрешения на выезд за границу для лечения, ставшего невозможным в обнищавшей России… Хлопоты оказались тщетными: репутация Блока в большевистских кругах пошатнулась».

Забыли о Блоке и за границей. 25 июня 1920 года выходившая в Берлине газета «Голос России» напечатала статью художника Бориса Григорьева «О новом». В ней говорилось: «Мне хочется назвать имена их – новых русских гениев… Вот они: Василий Каменский, Владимир Маяковский, Николай Клюев. Новые талантливые поэты, победившие всю Россию от мужика до спекулянта. Каменский – нежный, Маяковский – грубый, Клюев – грустняк, мечтатель, славельник. И все они светят».

С этой статьёй, надо полагать, был солидарен и нарком Луначарский, который, откликаясь на жалобу Маяковского о запрете его сатирических скетчей, направил 7 июля 1920 года письмо в Рабоче-крестьянскую инспекцию:

«Я самым решительным образом оспариваю запрет… Маяковский – не первый встречный. Это один из крупнейших русских талантов, имеющий широкий круг поклонников как в среде интеллигентной, так и в среде пролетариата (целый ряд пролетарских поэтов – его ученики и самым очевидным образом ему подражают), это человек, большинство произведений которого переведено на все европейские языки, поэт, которого очень высоко ценят такие отнюдь не футуристы, как Горький и Брюсов.