Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

Лев Никулин:

«Лариса Михайловна сама чуть не умерла на Хезарийской дороге от пятидневного приступа малярии».

Но Рейснер старалась поддерживать у всех, кто двигался в Кабул, оптимизм. Лев Никулин описал случай, когда однажды их каравану встретился мулла со слугой. И оба замерли от изумления:

«… прямо на них ехало существо, женщина в сапогах и мужских шароварах и шляпе со звездой и пела непонятные песни, и рядом гарцевали, ухали и свистели, и приплясывали, и орали песни невиданные люди… И это было в сердце Афганистана, в пятистах километрах от Кабула, в ста километрах от человеческого селения. Лариса Михайловна увидела сумасшедшие глаза муллы и зияющий, как пропасть, рот и оценила комизм положения… Для них не было сомнений: они увидели шайтанов и демонов».

В это время живший в Вологде поэт Алексей Ганин издал там поэму с невероятным для той поры названием – «Звёздный корабль».

А газета «Правда» (в номере от 26 июня) впервые официально оповестила читателей о разразившемся в стране голоде. Тогда голодало около 25 миллионов человек.

В начале июля патриарх Московский и Всея Руси Тихон прочёл в храме Христа Спасителя «Воззвание о помощи голодающим», после чего обратился к папе Римскому, архиепископу Кентерберийскому и к епископу Северо-Американских Соединённых Штатов:

«Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода!»

Алексей Максимович Горький тоже написал обращение о помощи. Он назвал его «Ко всем честным людям». И разослал в крупнейшие газеты Запада.

16 июля 1921 года Фёдор Раскольников, его жена и сопровождавшие их лица прибыли в Кабул и прочли в местных газетах, что голод в России – это бич божий, покаравший большевиков.

В тот же день (16 июля) в Кремле проходило очередное заседание политбюро ЦК РКП(б). Присутствовали Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев и Молотов, а также члены Центрального Комитета партии: Бухарин, Калинин, Шляпников, Рыков и Радек. Было принято решение об эвакуации в Сибирь ста тысяч голодающих Поволжья.

Шестым номером повестки дня стоял вопрос, не менее важный для большевиков: о месте расположения очередного концентрационного лагеря (у чекистов, затеявших возведение концлагеря под Ухтой, что-то не заладилось). Суть дела докладывал член Президиума ВЧК Вячеслав Рудольфович Менжинский. Политбюро постановило:

«6. Утвердить предложение ВЧК о замене Ухты лагерем под Холмогорами».

За 1920–1923 годы количество концлагерей в стране возросло с 84 до 315.

Но ни о голоде, ни о концентрационных лагерях, конечно же, почти ничего не знала танцовщица Айседора Дункан, собравшаяся в июле 1921 года приехать в страну Советов.

В первый раз Дункан гастролировала в России в самом начале 1905 года. Поезд, который вёз её в Петербург, из-за снежных заносов опоздал на двенадцать часов и прибыл в город на Неве на рассвете. Танцовщицу никто, конечно же, не встречал, и она на извозчике отправилась в гостиницу «Европа». В книге «Моя жизнь» Айседора потом написала:

«Я была совсем одна в пасмурном русском рассвете, когда внезапно увидела зрелище, равносильное по своему ужасу любому, созданному воображением Эдгара Аллана По.

Я увидела на некотором расстоянии длинную процессию. Мрачную и печальную. Она приближалась. Один за другим шли нагруженные люди, согнувшись под своим грузом – гробами».

Это были похороны жертв «кровавого воскресенья», 9 января. Дункан приехала в столицу России на следующее утро. И она написала о том, какие чувства охватили её:

«Слёзы струились по моему лицу и замерзали на щеках, пока печальная, бесконечная процессия проходила мимо. Но отчего же их хоронили на рассвете? Оттого, что среди дня похороны могли вызвать революцию. Слёзы сжимали моё горло. С беспредельным негодованием я смотрела на несчастных, убитых горем рабочих, которые несли своих замученных товарищей…

Если бы я никогда не увидела этого, вся моя жизнь сложилась бы иначе. Там, перед этой казавшейся бесконечной процессией, перед этой трагедией, я поклялась посвятить себя служению народу, угнетённым. О, какими же незначительными и напрасными казались мне сейчас все мои личные желания и страдания! Как бесполезно моё искусство, если оно не могло ничем здесь помочь!»

У Айседоры Дункан начались выступления в Петербурге. Писатель Максимилиан Волошин написал тогда, что она…

«… танцует всё то, что другие люди говорят, поют, пишут, играют и рисуют. Музыка претворяется в ней и исходит из неё… Ничто не может так потрясти душу, как танец».

Поэт Андрей Белый:

«Она – о несказанном. В её улыбке была заря. В движениях тела – аромат зелёного луга. Складки туники, точно пурга, бились венными струями, когда отдавалась она пляске вольной и чистой».

Её танцы встречали бури аплодисментов. Ей рукоплескали великие князья, балерины Матильда Кшесинская и Анна Павлова. И это её поражало. Она писала:

«Моя душа, которая плакала от праведного гнева, вспоминая о мученниках погребальной процессии на рассвете, – моя душа вызывала у этой богатой, развращённой аристократической публики отклик в виде одобрительных аплодисментов. Как странно]»

Взгляды Дункан на искусство поразили актёра и режиссёра Константина Сергеевича Станиславского, который потом написал:

«… познакомившись с её методом, я понял, что в разных концах мира, в силу неведомых нам условий, разные люди, в разных областях, с разных сторон ищут в искусстве одних и тех же очередных, естественно нарождающихся творческих принципов…

Резюмируя все наши случайные разговоры об искусстве, сравнивая то, что говорила она, с тем, что делал я сам, я понял, что мы ищем одного и того же, но лишь в разных отраслях искусства».

В 1913-ом Дункан вновь приехала в Россию.

А в феврале 1917 года она выступала в нью-йоркском театре Метрополитен-опера. И написала об этом:

«Тот день, когда пришла весть о революции в России, наполнил всех любителей свободы надеждой и радостью, и вечером я протанцевала „Марсельезу“ в подлинно революционном настроении духа, а вслед за ней свою интерпретацию „Славянского марша“.

Ту часть, когда в нём раздаётся царский гимн, я представила в виде угнетённого крепостного под ударами бича.

Эта антитеза и диссонанс танца с музыкой вызвали бурю среди зрителей».

Однако когда в 1921 году Дункан решилась поехать в страну большевиков, её стали отговаривать, пугая всякими ужасами, которые могли встретить её на каждом шагу. В Париже к ней пришёл бывший посол России во Франции Василий Алексеевич Маклаков, а с ним – Николай Васильевич Чайковский, бывший глава Белого правительства Севера, которое англичане учредили в Архангельске в 1918 году. Дункан рассказывала: