Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

Я спросила Святослава Сергеевича:

– А как вы общались, когда она уехала на запад?

– В основном по телефону. Она вообще мало рассказывала.

– Но она хорошо себя чувствовала, когда вернулась на запад?

– По-моему, она счастлива была. Наконец стала счастлива. Окунулась в парижскую атмосферу, где осталось много друзей, потом и другие появились. Она, естественно, ходила на концерты, где исполнялась музыка Прокофьева, и её, конечно, везде с восторгом принимали, когда она появлялась в артистической поздравлять и благодарить, узнавали и радовались встрече с ней. В третий раз мы с женой уже приезжали к ней в Париж, – рассказывает Святослав Сергеевич, – в её квартиру на улице Рекамье. Квартира была хорошая. Просторная гостиная, спальня, большая кухня.

***

Святослав Сергеевич по моей просьбе рассказал и об основании Лондонского Фонда.

– Значительную сумму мама завещала на основание Фонда Прокофьева. Брат Камиллы в силу своей профессии – он бухгалтер – занимается его финансовой частью и следит, чтобы фонд не трогали и чтобы он жил на проценты. Строгий.

– «Три апельсина» выходят на эти проценты?

– Не только. Тут и мы помогаем. Издание «Трёх апельсинов» напрямую финансируется семьёй.

Поэтому Ноэль Ман и рассматривает маму как основательницу фонда. В самом фонде на стене висит большой мамин портрет.

– Я читала, как значится Лина Ивановна в документах фонда: «Имя основателя: Прокофьева Лина (1897–1989), сопрано, жена Сергея Прокофьева». Мама успела увидеть рождение этого фонда?

– Юридически он был создан на деньги по завещанию, то есть начал работать уже после маминой смерти. И первые годы вёл довольно вялое существование, при колледже. Там был какой-то формальный руководитель, но именно формальный. Олегу тоже не до этого было. В общем только когда появилась Ноэль Ман, он заработал по-настоящему. И тогда стали издавать «Апельсины».

Сергей Святославович поясняет:

– Фонд реально представляет собой чисто финансовую единицу. На основе Фонда в дальнейшем был создан Архив Сергея Прокофьева, деятельность которого финансируется Фондом. Именно Архив представляет собой реально действующий организм. Его куратором и является Ноэль Манн.

После смерти Камиллы Грей Олег Сергеевич Прокофьев женился на англичанке Френсис Чайлд, у них родилось пятеро детей. Он был счастлив в этом браке, писал стихи, выставлял свои картины. Смерть настигла его внезапно, во время отдыха на морском берегу одного из Нормандских островов. Вода была холодная, он долго купался с детьми, веселился с ними, потом сел на скалу у воды погреться. Когда дети вышли из воды, он был мёртв. Выражение его лица было удивлённым. Это случилось 20 августа 1998 года, на семидесятом году его жизни.

После его смерти Френсис собрала все бумаги Лины Ивановны, которые хранил Олег, и отнесла семь ящиков в Архив Прокофьева, к Ноэль Ман. В этих ящиках хранится множество тайн.

Однако не надо представлять Лину Ивановну, по свидетельству всех родных и друзей, «настоящую женщину», ведущей на западе трудовой деловой образ жизни. Она жила как птица, выпущенная из клетки. Вокруг очень скоро появились друзья и почитатели, нашлись немногие и из тех, с которыми чету Прокофьевых связывали тесные узы дружбы ещё до их отъезда в СССР, среди них кузен Владимира Набокова композитор Николас Набоков, композитор Соге, появились среди друзей молодые пианисты, скрипачи, виолончелисты. Лина Ивановна общалась, выезжала, одевалась по последней моде. Побывала во многих странах по обе стороны океана. Об этом мы узнаём из рассказов её детей, внуков, друзей.

О встречах с Линой Ивановной на западе мне рассказывал её старший внук Сергей Олегович Прокофьев. Впервые он выехал заграницу по приглашению отца, Олега Сергеевича Прокофьева, в 1981 году. Тогда же он, как уже говорилось, впервые побывал и в Дорнахе, где выступил с обстоятельным докладом на антропософские темы, сделанным на немецком языке. Окончательно он переехал на запад в 1985 году. Как я уже писала, бабушку связывала с внуком большая дружба.

Нарушились ли эти связи, как протекало общение Серёжи с Авией после её отъезда, с 1974 года до 1989?

– Мы почти не переписывались. Переписка была главным образом с отцом. Но я время от времени говорил с ней по телефону. Этот способ общения был ей ближе. Может быть, она и написала мне пару открыток. Время было застойное, брежневское, потом андроповское, поэтому она, умудрённая опытом, конечно, была осторожна. Она-то вполне понимала все опасности и ни в коем случае не хотела мне как-то повредить.

– А что ты знал о её жизни? Куда она поехала сначала?

– Я впервые попал на запад в 1981 году. Знаю, что она должна была поехать сначала к Олегу, в Лондон. По-моему, в Лондоне она сразу получила испанский паспорт. Потому что, к счастью, у неё сохранилась копия «Свидетельства о рождении», где было сказано, что она родилась в Мадриде. В Испании существует закон, что родившийся в Испании – испанец, поэтому ей сразу выдали паспорт, и она, естественно, поехала в Париж, там прошли её самые счастливые годы – вершины известности Сергея Сергеевича, рождение детей, семья, счастливые поездки по всему миру, – в общем тот стиль жизни, который она любила.

В самом центре города, недалеко от Люксембургского дворца, на улице Мадам Рекамье, она сняла просторную двухкомнатную квартиру со светлой, солнечной лоджией, смотревшей на юг. Она ведь так любила тепло и свет. Квартира была очень уютной и располагалась в красивом доме в стиле модерн, который ей так нравился, напоминая о ее юности. Само собой разумеется, она поселилась в Париже одна. Независимость и самостоятельность были ее важными жизнеными правилами. А ведь ей было уже 77 лет, и начинала она жизнь в Париже действительно заново, после 38-летнего перерыва. Я раза три бывал у неё там. Она мне рассказывала, что занялась делами Прокофьева, поисками, архивами. Она приезжала в Швейцарию, и мы путешествовали, ездили в основном по французской Швейцарии. У меня машины тогда не было, мы брали машину напрокат. Это было её любимое средство передвижения.

– Какое впечатление сложилось у тебя о жизни Авии в Париже?

– Она жила в прекрасных условиях, всё было завешено папиными картинами, ей удалось вывезти и кое-какие из принадлежавших им картин из Москвы через свои посольские связи. Она снова погрузилась в атмосферу Парижа. Конечно, она жаловалась, что Париж стал не тот, но тем не менее она чувствовала себя там как дома. Из старых знакомых почти никого не осталось. Она нашла новых друзей, потому что вообще быстро сближалась с людьми.

Она по-настоящему интересовалась и искусством, и философией, и религией, могла поддержать разговор на эти темы. Принадлежала к направлению, где предполагалась определённая терпимость к мировоззрениям, практиковала её сама и требовала её от других. И очень не любила ортодоксии ни в какой области.