Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера

– Думаю, я не ошибся?

– Нет, – отвечал я.

Мы узнали друг друга и обнялись, даже не назвав себя по имени. Это был Болье, велит, [41]мой однокашник и товарищ по Фонтенбло.

Как изменились мы, и как ужасно наше нынешнее положение! Я не видел его с Ваграмской битвы, когда он покинул Гвардию, чтобы стать офицером линейной пехоты, как это бывало и с другими велитами.

Я поинтересовался, где теперь его полк. Вместо ответа он указал мне на орла среди оружия в козлах. Их осталось всего 33 человека, офицеров было только двое – он, да ещё полковой хирург. Большинство погибло от лишений и холода, часть погибла в вооружённых стычках, некоторые отстали и заблудились.

Он, капитан Болье, сообщил мне, что имеет приказ следовать за Гвардией. Я очень недолго побыл с ним, а поскольку у него не было никакой еды, то я поделился с ним рисом, которым меня угостили солдаты в церкви. В те дни, когда еда была дороже золота, такой поступок являлся величайшим проявлением дружбы.

Утром 14-го ноября Император выехал из Смоленска вместе с полками гренадеров и егерей. Немного позже мы двинулись за ними, образуя арьергард, оставив позади армейские корпуса принца Евгения, Даву и Нея, сильно поредевшие за последние дни. Выйдя из города, мы прошли через «Священное поле» – так называли его русские. Немного подальше Корытни [42]мы наткнулись на глубокий овраг, пришлось остановиться, чтобы дать время артиллерии переправиться через него. Я отыскал Гранжье и предложил перебраться тотчас же, чтобы понапрасну не мёрзнуть. Очутившись на другой стороне, мы заметили троих солдат, скучившихся вокруг околевшей лошади: двое стояли на ногах и показались нам пьяными, так как шатались из стороны в сторону. Третий – немец – лежал на лошади. Этот несчастный, умиравший от голода, и не имевший сил отрезать себе кусок конины, старался откусить прямо от туши. Он умер там же от холода и голода. У остальных двоих, оказавшихся гусарами, рты и руки были перепачканы в крови. Мы заговорили с ними, но не могли добиться никакого ответа: они уставились на нас, хохоча страшным, безумным смехом, а потом уселись возле умершего товарища – тут они, без сомнения, тоже вскоре заснули вечным сном.

Мы продолжали идти по краю дороги, чтобы зайти на правый фланг колонны и здесь дождаться нашего полка у какого-нибудь брошенного костра, если нам повезёт его найти. Мы видели гусара, кажется 8-го полка, боровшегося со смертью – он то и дело спотыкался, падал и опять вставал. Мы подбежали помочь ему, но тут он упал окончательно, чтобы уже больше не встать. Вот так-то, на каждом шагу, нам приходилось шагать через мёртвых и умирающих. Мы продолжали, хотя с большим трудом, идти по правой стороне дороги, чтобы обогнать обозы: вдруг мы увидели пехотного солдата, сидевшего под деревом у маленького костра – он занимался растапливанием снега в котле, чтобы в этой воде сварить сердце и печень лошади, которую только что заколол штыком.

Поскольку у нас было немного риса и овсянки, то мы предложили солдату одолжить нам свой котёл, чтобы сварить их, а за это мы поделимся с ним. Солдат охотно согласился. И вот из риса и овсянки, наполовину перемешанной с соломой, мы приготовили суп, немного приправив его сахаром из ранца Гранжье, ведь соли у нас не было. Пока варился наш суп, мы жарили на остриях сабель куски лошадиной печени и почек, показавшиеся нам очень вкусными. Рис сварился наполовину – мы съели его, а затем догнали ушедший вперёд полк. В тот день Император ночевал в Корытне, а мы поблизости, в лесу. На другой день мы выступили рано, направляясь в Красное, [43]но у входа в город авангард Императорской колонны был остановлен двадцатью пятью тысячами русских. Первыми их заметили отдельные солдаты, шедшие впереди, они тотчас же повернули назад и примкнули к передним полкам Гвардии, но многие из них, более смелые или более сильные, сомкнули ряды и вступили в бой с неприятелем. Несколько человек либо из-за беспечности, либо по неразумию, попали в плен.

Гренадеры и егеря Гвардии построились в колонну, и смело двинулись на русских; те же, не дожидаясь их, отступили и освободили дорогу, но зато заняли позиции на высотах слева от дороги и ударили по нам из пушек. Услышав пушки, мы ускорили шаг, и подоспели в ту минуту, когда наши артиллеристы уже открыли ответный огонь. И при первых же выстрелах русские скрылись за высотами, а мы продолжали путь.

Тут случился эпизод, которого я не могу обойти молчанием, и о котором я не раз слышал от других, но в различных версиях. Говорят, в ту минуту, когда увидели русских, первые полки Гвардии сомкнулись, как и Генеральный Штаб, вокруг Императора, и таким образом шли вперёд, точно перед ними и не было неприятеля, причём музыка играла мотив:

«Où peut-on être mieux qu’au sein de sa famille?»

«Где может быть лучше, чем в кругу своей семьи?» (перевод мой. – В.П.)

И тут Император, якобы прервал музыку и приказал играть:

«Veillons au salut de l’empire».

«Будем охранять безопасность Империи!» (перевод мой. – В.П.)

Действительно, это происходило, но совершенно иначе – в самом Смоленске, в день нашего ухода. Принц Невшательский, в то время, военный министр, видя, что Император не отдаёт приказа к выступлению, и что армия тревожится по этому поводу, и в силу невозможности оставаться дольше в таком печальном положении, собрал несколько музыкантов и приказал им играть под окнами дома, где жил Император, мотив:

«Где может быть лучше, чем в кругу своей семьи?»

Но едва они начали, как Император вышел на балкон и приказал играть:

«Будем охранять безопасность Империи!»,

что музыканты исполнили, как смогли, невзирая на своё жалкое состояние, а сразу же после этого был отдан приказ к выступлению завтра утром. Возможно ли, что несчастные музыканты, даже, если они находились на правом фланге полка, были способны дуть в свои трубы и играть отмороженными пальцами? Но в Смоленске это могло произойти, так как там были костры и люди могли согреться.

Два часа спустя после стычки с русскими, в Красное прибыл Император с первыми полками Гвардии, нашим полком и фузилерами – егерями. Мы расположились бивуаками недалеко от города. Я был в карауле с 15-ю людьми у генерала Роге, жившего в городе в маленькой избе, крытой соломой. Я разместил людей в конюшне, считая себя счастливым, что могу провести ночь под кровлей, и у костра, который мы сейчас же развели. Но на деле вышло иначе.

Пока мы стояли в Красном и его окрестностях, войско в 90 000 человек окружило нас – спереди, справа, слева, сзади – всюду виднелись одни русские, очевидно, рассчитывавшие легко одолеть нас. Но Император хотел дать им почувствовать, что это не так просто, как они думают и, хотя мы страдали от голода и холода, мы по-прежнему имели нечто, поддерживающее нас – честь и мужество. Император, раздражённый видом преследовавшей нас орды варваров и дикарей, решил от неё избавиться.