Вадим Арбенин - Предсмертные слова

Единственный сын четы Суворовых, генерал-лейтенант, генерал-адъютант и кавалер, князь АРКАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СУВОРОВ,возвращался в Бухарест, к месту своей службы. Он только что был назначен командиром 9-й дивизии Молдавской армии, которой командовал Кутузов. Когда «по полуночи апреля 13 числа 1811 года» его почтовая коляска подъехала к разлившейся от наводнения реке Рымник, селяне стали кричать, предупреждая его: «Не въезжайте в реку! Большая вода! Маркитантская повозка уже утонула! Что вы делаете?!» Но отчаянный 30-летний генерал, сидевший на козлах рядом с ездовым, приказал ему: «Пошёл! Поезжай! Ничего не будет!», а адъютант подбодрил того кнутом. Но как скоро лошади вошли в реку, бурный поток опрокинул коляску и унёс её с седоками вниз по течению. «Суворов был отыскан уже трупом в Рымнике, в той самой реке, на берегах которой стяжал себе славу его отец».

ОНОРЕ де БАЛЬЗАКи на смертном одре жил среди своих литературных образов. «Пошлите за Бьяншоном», — попросил он слугу и сиделку, бывших при нём. Величайший романист Франции, оказывается, больше доверял вымышленному и прославленному им врачу из «Человеческой комедии», чем своему семейному доктору. Бальзак умирал тяжело и мучительно. Почти ослепший и оглохший, страдавший гипертрофией сердца, в предсмертном бреду он жил миром своих героев: «Только Орас Бьяншон мог бы спасти меня», — заключил он. Семейного же доктора он спросил: «Сколько мне осталось жить? Вы понимаете, я не могу умереть, как всякий. Я должен оставить завещание». — «Сколько же времени вам нужно?». — «Шесть месяцев», — ответил Бальзак после минутного молчания. Доктор покачал головой. «Вы мне не даёте шесть месяцев? — вскричал Бальзак с горечью. — Ну хорошо, дайте шесть недель. Шесть недель при лихорадке — это целая вечность… Ведь можно работать и по ночам». Доктор молчал. «Как, значит, я приговорён к смерти! — с ужасом воскликнул Бальзак. — Даёте ли вы мне шесть дней, это немного. На седьмой я отдохну». Бальзак, великий сердцевед, так хорошо изучил женщин, что умер уже через четыре месяца после свадьбы со «своей Чужестранкой», богатой русской вдовушкой польских кровей, графиней Эвелиной Ганской. И завещал похоронить себя на том самом холмике парижского кладбища Пер-Лашез, который он описал в романе «Отец Горио». Виктор Гюго, пришедший проститься с усопшим, записал: «Я подошёл к одру и увидел его профиль — то был профиль Наполеона». Старушка, в которой Гюго узнал мать Бальзака, сказала ему: «Он умрёт на рассвете». Бальзак умер ночью. «Он умер от 50 тысяч чашек кофе», — заметил современник. Эвелина Ганская, «прекрасная сердечная драма» Бальзака с которой продолжалась 17 лет, покинула умирающего мужа в минуту его агонии.

И РЕДЬЯРДУ КИПЛИНГУ,мучимому жестокой бессонницей и приступами нервного плача, всё чудились голоса литературных героев, созданных его воображением в «Книге Джунглей»: «…Кэрри, на помощь, он гонится за мной, он собирается убить меня, Кэрри!» — звал он жену с больничной койки госпиталя в Миддлсексе. На вопрос жены «Кто это там опять за тобой гонится?» «железный Редьярд», как прозвали его соотечественники, отвечал: «Он! Хануман! Бог обезьян! Кэрри, убери его отсюда!..» И в начале первого ночи 18 января 1936 года Киплинг, первый английский писатель, ставший лауреатом Нобелевской премии, к тому же самым молодым среди лауреатов по литературе в свои 42 года (1907 год, «Джунгли», 7700 фунтов стерлингов), скончался в день 44-й годовщины своей свадьбы.

И ОГЮСТ РОДЕН,лёжа в беспамятстве, с воспалением лёгких, в своём особняке «Бирон» в Париже, называл по именам творения рук своих. Ему казалось, что возле его постели стояли и сидели изваянные им «Граждане Кале», «Мыслитель», «Иоанн Креститель», «Человек со сломанным носом», «Виктор Гюго», «Оноре де Бальзак», «Человек Бронзового века», «Моцарт», «Густав Малер», «Ева», «Психея» и «Та, которая была некогда прекрасной женой оружейника». Мэтр не узнавал никого, они были далеко, но он явственно услышал, что кто-то из них плачет. «Не плачьте, — пытался успокоить их Роден. — Только не нужно слёз, не нужно слёз». И вдруг, неожиданно для всех, с гордостью воскликнул: «А люди ещё смеют утверждать, что ваяние не искусство!» Потом закрыл глаза и погрузился в сон, лишённый сновидений. И сам, похожий в этот миг на скульптуру, творение рук своих, вышел в знаменитые «Ворота», которые открылись перед ним в Вечность. Даже Германия, воевавшая в те годы против Франции, заявила: «Хотя Огюст Роден — величайший скульптор Франции, но он также принадлежит и Германии, как Шекспир и Микеланджело». По другим источникам, Роден в предсмертной агонии просил: «Позовите мою жену». Когда ему сказали, что Розы Бёре, его законной супруги, больше нет, он пробормотал: «Нет, не эту, другую, которая в Париже».

«Та, не эта, другая, которая в Париже», была его преданная ученица, муза и возлюбленная на протяжении десяти лет КАМИЛЛА КЛОДЕЛЬ,красавица с удивительными тёмно-синими глазами, сама одарённый скульптор. Именно Камилла позировала для самой знаменитой скульптуры Огюста Родена «Поцелуй». А скончалась она в психиатрической клинике в Мондеверге со словами, обращёнными неизвестно к кому: «Подайте мне этого мерзавца Родена! Я его люблю». А потом припомнила слова, которые нередко говорила на прогулках в детстве своему брату: «Ты отстаёшь, мой бедный Поль, поспеши! Милый мой Поль». Когда в конце 1943 года Поль Клодель, дипломат, драматург, эссеист и академик Франции, с невероятным трудом пересёк оккупированную немцами Францию и добрался до клиники, тамошняя сиделка передала ему последние слова и недописанное письмо его безумной сестры: «…Я вообразила, что тебя уже нет в живых; я не спала ночами и замерзала…» Сквозь слёзы смотрел Поль на бесформенный чепец и узнавал под ним лишь «череп, подобный заброшенному монументу», всё, что осталось от прекрасной молодой девушки. Камилла умерла в возрасте семидесяти девяти лет, из которых тридцать лет провела в психиатрических больницах.

Законная жена Огюста Родена, РОЗА БЁРЕ,на которой скульптор женился после пятидесяти трёх лет совместной жизни вне брака, умерла на шестнадцатый день после долгожданной свадьбы. «Не оставляй меня, прошу тебя», — еле слышно просила она Родена, выходя на короткое время из беспамятства. В последние минуты жизни она думала о Родене, пытаясь вспомнить его имя, и не могла, окутанная удушливой мглой. Нанятая сиделка поддерживала её, но Роза чувствовала, как мягкая постель уходит из-под неё, и наконец с беспомощным стоном она провалилась в бездонную чёрную пропасть. Роден пережил её всего лишь на девять месяцев.

«Кто это там?» — спросил холодный сапожник Арчил Майсурадзе, споткнувшись о лежащего на полу замечательного грузинского художника-примитивиста НИКОЛАЯ АСЛАНОВИЧА ПИРОСМАНАШВИЛИ,известного всему миру как НИКО ПИРОСМАНИ.«Это я, — простонал тот, уже не узнавая соседа-инвалида. — Мне плохо. Я не могу встать. Я умираю». Пиросмани лежал на полу крохотной, в полторы квадратные сажени, сырой каморки на Молоканской улице, 29, в старом Тифлисе, у вокзала. Накануне, напившись вина по случаю Пасхи, он спустился к себе в подвал, лёг на булыжный пол и впал в беспамятство. О нём все забыли. И пролежал он там, подостлав под себя какое-то тряпьё, трое суток. Сердобольный сапожник отвёз его в Михайловскую больницу Арамянца, в приходной книге которой сохранилась запись: «7 апреля 1918 года доставлен в приёмный покой мужчина неизвестного звания, бедняк, на вид 60 лет… в тяжёлом состоянии, с отёками всего тела, со слабым пульсом, без сознания, и через несколько часов, не приходя в сознание, скончался».