Вадим Арбенин - Предсмертные слова

«Отец мой, так ли я держу голову?» — спросил у исповедника фаворит Людовика XIII АНРИ де СЕН-МАР,замешанный в заговоре против первого министра двора, кардинала Ришелье. Минутой ранее он взошёл на эшафот на площади Терро в Лионе, по доброй воле встал на колени перед плахой, крепко обхватил её руками и положил на колоду голову. И, обратившись уже к палачу, который стоял рядом, но ещё не вынимал топор из мешка, спросил того: «Чего же ты ждёшь, почему медлишь?» Лёгкую, игристую весёлость французов не омрачал даже эшафот.

Убийца, поджигатель и вор по имени ТЭПНЕРподнялся по лестнице на эшафот с виселицей на нём, взглянул на лондонского палача низшего разряда Рукса, который дрожал не меньше самого приговорённого к смертной казни (ему ещё не приходилось никого вешать), и тихо спросил у помощника шерифа: «А сумеет ли он как следует сделать своё дело?» — «Будьте спокойны, — заверил его помощник шерифа. — Ещё как сумеет!» И тот действительно сумел — он вешал несчастного Тэпнера целых двенадцать минут!

«Герберт, причешите меня сегодня получше, хотя голове моей недолго оставаться на плечах, — сказал своему слуге сорокавосьмилетний английский король КАРЛ ПЕРВЫЙ СТЮАРТ.— Сегодня день моей второй свадьбы, и я хочу выглядеть, как жених. До наступления ночи я буду обвенчан с Иисусом Христом. И оденьте меня понаряднее». Во вторник, 30 января 1649 года, в Лондоне было морозно, и, одеваясь, Карл велел подать ему две рубашки: «А то стану дрожать от холода, а они ещё подумают, что это от страха. А я смерти не боюсь. Она для меня не страшна. Я готов». Около десяти утра за ним пришёл полковник Геккер: «Ваше величество, пора. Завтрак подан». — «Я не хочу есть», — ответил король. «Но не умирать же на пустой желудок», — удивился полковник. «Ваша правда». Карл выпил на дорогу стакан красного вина, заел его куском ржаного хлеба и сказал полковнику: «Идите, я следую за вами». Обитый чёрным сукном свежесрубленный эшафот был покрыт белоснежным слоем выпавшего за ночь снега (цвет невинности?). Карл ступил на него так, словно оказывал великую милость двум палачам. Оба, в матросских костюмах, масках на лице, париках и с бутафорскими накладными бородами, стояли у плахи с воткнутым в неё топором. Один из них попросил короля убрать под шапочку развевавшиеся на ветру седые волосы. Карл повиновался: «Оставляю сию тленную корону ради обретения нетленного венца от Бога за правду». Потом снял камзол, отдал епископу Джексону свои карманные часы и звезду ордена Подвязки и обратился к толпе: «Я ухожу из продажного царства в царство неподкупное, где не будет тревог… тревог… тревог… никогда на свете…» Потом сказал палачу с седой бородой: «Поставьте плаху потвёрже, чтобы мне не было больно. И рубите по моему знаку», после чего опустился на колени и положил голову на колоду таким образом, чтобы собравшиеся ротозеи увидели его в профиль, как на золотых гинеях и соверенах с его изображением. «Remember!» (Запомните!) — крикнул он своим подданным, «доброму народу Англии», одинаково равнодушному и к его судьбе, и к судьбам страны. В толпе смеялись, говорили о делах, о погоде, о холоде, о ценах на хлеб. Топор упал, голова короля отлетела с первого удара. Палач поднял её и прокричал: «Вот голова государственного преступника!» Люди бросились к эшафоту, чтобы смочить свои платки кровью: это приносит счастье, согласно поверью. Назавтра роялисты пришили голову короля к туловищу и погребли его в склепе Виндзорского замка. На гроб прибили серебряную пластинку с простой надписью: «Король Карл. 1649». В соседней таверне «Телячья голова» пили по этому случаю красное вино из телячьего черепа. На полях своей книги «Eikon Basilika» («Королевский портрет») Карл оставил последние рукописные слова: «Уж коль скоро мне суждено принять мученическую смерть, подобную смерти Нашего Спасителя, то это ничего более, как рядовая смерть, коронованная мученичеством». Король-мученик, Карл и искал мученичества. Своей смертью он спас монархию.

Кое-кто слова Карла Первого запомнил. Герцог ДЖЕЙМС МОНМУТ,непутёвый незаконнорождённый сын другого английского короля, Карла Второго, обращаясь на эшафоте к палачу, сказал: «Вот тебе шесть гиней и постарайся не рубить меня, как котлету, как ты это сделал с лордом Расселем». Палач деньги взял. Первый удар его топора нанёс Монмуту только легкую рану. Он оторвал голову от плахи и с упрёком посмотрел на палача. Тому понадобилось ещё семь ударов топора, чтобы покончить с несчастным герцогом.

Такое, впрочем, случалось и в нашей истории. Трое из пяти повешенных декабристов во время казни сорвались с петель, тяжестью своих тел проломив тонкие доски эшафота и провалившись в глубокую яму. «Божий знак! — закричали люди из толпы. — Тут перст Божий! Надо их помиловать! Простить их нужно! Нет такого закона, чтобы вешать сорвавшихся! Царь таких завсегда милует!..» Один из сорвавшихся, поэт КОНДРАТИЙ ФЁДОРОВИЧ РЫЛЕЕВ,поднявшись на ноги, весь в крови, гневно закричал генерал-губернатору и жандармскому шефу Павлу Кутузову: «Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы будем умирать. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполнилось. Видите, мы умираем в мучениях! А ведь ещё скажут, что мне ничто не удавалось, даже и умереть!» — «Вешать их, вешать их скорее снова!» — скомандовал генерал Кутузов, стараясь перекричать оркестр Павловского пехотного полка, игравший марши и «разные штучки». «Подлый опричник, тиран! — вновь закричал Рылеев. — Дай же палачам твой аксельбант, он крепче верёвки!». Да что там верёвки! Даже подходящих палачей в Петербурге тогда не оказалось, так их, двоих, из Финляндии вызвали!

Другой сорвавшийся с петли, СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ МУРАВЬЁВ-АПОСТОЛ, в сердцах воскликнул: «Проклятая земля! Бедная Россия! Здесь не умеют ни составить заговор, ни судить… Даже повесить у нас порядочно не умеют!». Ладно, принесли новые верёвки из ближайшей москательной лавки и повесили в другой раз. Уже порядочно — с разломанными горловыми хрящами и вывихнутыми позвоночниками… Ночью трупы погрузили в лодку и отвезли на пустынный остров Голодай на Неве, где хоронили только самоубийц и закапывали скот. Победу царя Николая Первого над пятью декабристами отметили торжественным молебном. Посреди Кремля митрополит Филарет возблагодарил Бога за убийства. Вся царская семья усердно молилась, около неё сенаторы, министры… Пушки гремели с высокого Боровицкого холма. Никогда ещё до этого виселицам на Руси не оказывались такие почести. Один лишь священник Пётр Мысловский, настоятель Казанского собора, в чёрном одеянии, захлёбываясь слезами, служил панихиду по убиенным мужам — Сергею, Павлу, Михаилу, Кондратию и Петру… А палачи, пользуясь людской глупостью, бойко торговали снятыми с виселицы верёвками — на счастье. Благо их теперь было много… А в мятежной Варшаве польские повстанцы служили мессу о пяти казнённых декабристах.