Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

– Я рада всех напоить, но у меня есть оборудование только на 50.

– Лишь бы вы захотели нам помочь, все недостающее вам доставит корпусный интендант.

Она тотчас же согласилась и прекрасно вела это дело, часто требовавшее работы и по ночам.

По мере приближения к зиме грязь все увеличивалась, дороги становились непроезжими. Корпусный ветеринар доложил, что корпус ежедневно теряет от 12–15 падающих от натуги лошадей. Усиленное исправление дорог мало помогало делу, пришлось приблизить тыл, и я отдал приказ о переводе хлебопекарен к самому Вышневцу, несмотря на то, что окрестности подвергались постоянному обстрелу с аэропланов. Хлебопекарни были поставлены на открытом поле, замаскированы искусственными насаждениями, и несмотря на то, что начиная с ноября над Вышневцом ежедневно появлялись по два, по три аэроплана, бросавших каждый по две-три бомбы, хлебопекарни до конца, то есть до весны 1916 года, остались совершенно благополучны и работали без перерыва, выпекая в среднем по 6000 пудов в день.

Равным образом не пострадал и замок, в котором стоял штаб корпуса, две-три бомбы попали в прилежавший к дому пруд, одна падала прямо на конек крыши сарая, в котором стояли наши верховые лошади. Гибель их казалась неминуема, как вдруг в нескольких саженях от крыши бомба от чего-то разорвалась в воздухе и на крышу и землю попадали лишь мелкие куски, самые большие величиной с мелкий грецкий орех. Таким образом, сами неприятельские аэропланы почти не причиняли нам вреда, но беда, бывало, очутиться в парке, когда над ним появлялся аэроплан и наша специально установленная батарея открывала по ним огонь – стаканы так и сыпались, и приходилось становиться к стволу одного из вековых деревьев парка, пока огонь не затихнет.

Автомобили почти с места пришлось отправить в Збараж, откуда они выезжали нам навстречу по австрийскому шоссе. До этого шоссе от Вышневца приходилось проехать грунтовой дорогой 23 версты. В случае вызова в штаб армии в Волочиск я эти 23 версты до ноября проезжал четвериком в легком фаэтоне, а с конца ноября пришлось это расстояние проезжать верхом.

Прежде чем вернуться к описанию боевых действий, мне остается коснуться одной из бытовых сторон нашей армии, встречавшейся и в прежние войны, но особенно ярко сказавшейся в эту Великую войну. В войсках, в строю, несомненно находились, правда единичные, женщины, добровольно взявшие на себя этот крест и свято исполнявшие взятый на себя долг.

Так, проезжая из Вышневца мимо Рыдомеля, на возникшем после боя 31 августа кладбище, на кресте ближайшей к дороге могилы стояла надпись: ефрейтор Дарья Киселева. История этого ефрейтора такова. Когда его, тяжко раненного, принесли в лазарет, раздевавшие его сестры сразу увидали по груди, что перед ними женщина. На вопрос, как она попала в полк, Дарья Киселева просто рассказала:

– Мой муж запасный, хворый, хилый, у нас маленький ребенок, когда его призвали, я сказала ему: куда тебе бедному воевать, останься с маленькой дома и береги ее, а за тебя я пойду. Остригла волосы, одела его платье и пошла на призывной пункт. Когда позвали ефрейтора Василия Киселева, я крикнула «я» и так и пошла. Если умру, напишите им, да уж и похороните меня как бабу.

В 134-м пехотном Феодосийском полку с самого выступления полка находились две женщины, прозванные солдатами Мишкой и Сашкой. Солдаты их очень любили и берегли, в окопах им всегда устраивали место в одном из углов. Они участвовали во всех боях. Мишка была молодая москвичка, окончившая в Москве фельдшерскую школу, а Сашка – девушка, служившая прежде у нее. Как они попали в полк – не знаю. В бою 8 октября Мишке оторвало руку со всем плечом, и она от раны скончалась. Что сталось дальше с Сашкой – не знаю.

Однажды вечером мне доложили, что командир 50-го пехотного Белостокского полка на основании публикации родителей при записке прислал в штаб обнаруженных в полку двух гимназисток, для отправления их к родителям. Так как было уже довольно поздно, я поручил Славочке (моему адъютанту) устроить им ночлег, накормить их ужином, оградить от назойливых расспросов, а утром привести ко мне.

Обе оказались молодыми девушками 20 и 18 лет. На мое указание, что я должен их отправить к родителям, старшая заявила:

– У меня нет родителей, я сирота, и меня никто не может требовать, ибо перед тем как уехать в армию, я во всем призналась бабушке, умолила ее, и бабушка, благословив меня, отпустила.

Другая созналась, что она действительно тайком ушла из дому.

– Но если меня теперь насильно отправят домой, я наложу на себя руки.

Обе умоляли оставить их в армии, что они уже сжились с солдатской жизнью и будут служить до конца войны. На вопрос, как они попали в армию и как они, девушки, уживаются в такой постоянной, непосредственной близости с солдатами, они рассказали:

– Мы обе пошли по призванию, долго не знали, как осуществить наше намерение, но, наконец, нам удалось сговориться с солдатами, которые доставили нам сапоги, всю форменную одежду и, когда наступил день отъезда, спрятали нас в эшелоне, и мы благополучно доехали до полка. Что касается жизни в полку, то, конечно, сначала было очень трудно; пришлось поступиться некоторыми условностями жизни, но солдаты, при всей их внешней грубости, по-своему очень деликатны и берегут нас. Еще недавно мы как-то пришли на участок, находившийся под обстрелом, и вдруг слышим грубый голос старого солдата: «Что вы тут делаете, барчуки? Пошли вон, ведь тут стреляют». С офицерами труднее; многие сейчас вносят элемент ухаживания, и это подчас очень тяжело.

Обе умоляли оставить их в полку. Я невольно задумался, хотя ясно сознавал, что обе тут по глубокому убеждению и выслать их из армии – нанести им глубокое оскорбление, а может быть и погубить их. Но мои колебания были непродолжительны, и я им заявил:

– В Белостокском полку вам оставаться нельзя, я переведу вас в 5-ю батарею 13-й артиллерийской бригады в команду телефонистов.

Обе в один голос воскликнули:

– Нет, в телефонисты мы не пойдем, мы хотим остаться в строю.

– Отказа я никакого не приму, вы будете в команде телефонистов и назначаться дежурными к наблюдателям в передовых окопах; будете по телефону передавать их наблюдения; сами скоро выучитесь наблюдать и будете оказывать нам ценные услуги. Затем прощайте, официально я не буду знать о вашем существовании, но если бы с вами что-нибудь случилось, пишите прямо мне, и я найду способ вам помочь и уберечь вас.

К декабрю 1915 года 7-я армия и ее штаб были перевезены на Галицийский фронт. Командующим 7-й армией был назначен генерал-лейтенант Щербачев. Предполагался прорыв австрийского фронта в районе Бучача, самый прорыв возложен на 7-ю армию, усиленную 22-м корпусом; стоявшая южнее 9-я армия должна была поддержать ее своевременным переходом в наступление.