Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Все мы, сознавая важность задачи, возложенной на 7-ю армию, растянули свои расположения до предела, так что она могла занять район всего в 25 верст по фронту, а следовательно, для усиления удара, могла эшелонировать часть своих корпусов в глубину.

Для развития успеха после прорыва в распоряжение главнокомандующего Юго-Западным фронтом были подвезены: гвардейская группа (1-й и 2-й гвардейские корпуса) и пять кавалерийских дивизий.

Таким образом, на лицо были все данные, чтобы рассчитывать на успех, но исполнители не учли ни времени года, ни трудности передвижения и подвоза по невылазной грязи. Удар получился скороспелый и как легко дался первый успех – захват первой линии австрийских окопов, после чего произошла задержка, так также легко задержавшиеся части были выбиты обратно.

Не удалось и наступление 9-й армии, мы понесли очень большие потери (до 43 000 человек) и вынуждены были отойти на свои прежние места.

Конец декабря и первые месяцы 1916 года мы провели на своих позициях. Корпус занимал по фронту 51 версту, так что приходилось назначать батальонные участки в две – две с половиной версты по фронту. Чтобы добиться на важнейших участках скрещивания артиллерийского огня, пришлось прибегнуть к дроблению, и большинство батарей на позициях были в два орудия.

Несмотря на столь растянутое расположение, я не оставил мысли спрямить фронт корпуса и постепенно накапливал войска к правому флангу 13-й дивизии к р. Икве напротив д. Лосятино. Подготовку удара возложил на вернувшегося после ранения к дивизии ее начальника генерал-лейтенанта Михелиса. [330]

Внутренняя жизнь в корпусе шла полным ходом, часть была вполне укомплектована; благодаря предыдущим успешным боям, число пулеметов втрое превышало штатное; число австрийских патронов достигло нескольких миллионов штук. Орудия частью исправлены, частью заменены новыми. Но главное, настроение было твердое, все были уверены, что с переходом в наступление мы вновь вернем все нами сданное при отходе с Карпат в свои пределы.

Одно меня глубоко огорчало, да и не меня одного, весь корпус скорбел о тяжелом заболевании всеми любимого и уважаемого начальника штаба Владимира Петровича Лазарева. Он работал до конца, не покладая рук, пока не свалился совсем. Пришлось его эвакуировать. Несмотря на то что его на руках вынесли в сани, он при проезде через д. Колодно посетил стоявшие там два госпиталя и прислал подробный отчет об их состоянии и нуждах.

Недуг его не поддался лечению, и в феврале 1916 года Владимир Петрович скончался, но я успел еще перед его кончиной поздравить с производством «за боевые отличия» в генерал-лейтенанты.

Мы торжественно отпраздновали Рождество и встречу нового 1916 года. К молебну и ужину помимо чинов штаба были приглашены: весь медицинский персонал, уполномоченные и сестры милосердия, находившиеся поблизости Вышневца.

После молебна я провозгласил здравие и благоденствие державному вождю государю императору, а затем благодарил всех за дружную, настойчивую работу и выразил уверенность, что в наступающем году победа вновь вернется к нам, и если наши союзники так же беззаветно пойдут навстречу нам, как мы идем к ним, то наступивший Новый год будет не только годом победы, но и годом почетного мира.

В начале 1916-го произошла перемена высшего командования на нашем фронте. Генерал-адъютант Иванов был назначен состоять при особе Его Величества; главнокомандующим Юго-западным фронтом – генерал-адъютант Брусилов; командующим 7-й армией – генерал Каледин.

Возвратившись однажды от графини Шуваловой, я нашел у себя на столе телеграмму: «Петроградская Георгиевская дума в заседании своем 18 февраля единогласно постановила о награждении вас и, по вашему представлению, начальника 34-й дивизии генерал-лейтенанта Гутора орденом Св. Георгия III степени».

Это было наградою за бои 31 августа и октябрьские сражения 1915 года.

Почти одновременно мне был присужден английский орден Бани, [331]присланный английским королем для награждения им того из генералов Русской армии, в действиях которого в период августа – октября 1915 года было проявлено наиболее решительности и энергии.

Об эту же пору в штабы корпусов были разосланы отчеты только что вернувшегося из Франции генерал-майора Кельчевского [332]и «Замечания» по поводу действий 7-й и 9-й армий в период намечавшегося прорыва у Бучача.

В препроводительной бумаге указывалось, что с отчетом генерал-майора Кельчевского и с «Замечаниями» следует ознакомить всех начальников, до командиров полков включительно. Особенно подчеркивалась важность указания, что у французов первая линия окопов занимается крайне слабо, как бы только охранением, а главные силы дивизии располагаются во второй и третьей, и рекомендовалось и нам придерживаться такого же образа действий. Но при этом упускалось из виду одно: у французов предел растяжения корпуса по фронту составляли пять-шесть километров, значит дивизии – от двух до двух с половиной. Нормальное число орудий во французском корпусе 140. К этому было добавлено с началом войны по два дивизиона тяжелой артиллерии и, кроме того, на каждый километр позиций ставилось специально для заградительного огня по 25 77,5-мм орудий. По мере развития позиционной войны устанавливались тяжелые орудия до старых морских мортир включительно. Все арсеналы были опустошены.

Спрашивается, можно ли было предлагать такую схему к руководству в корпусе, стоявшем на фронте 51 версты, дивизия на фронте 20 верст, и имевшего на всем этом протяжении лишь 84 орудия, 72 полевых пушки и 12–48 мортир?

В «Замечаниях» же строго осуждались действия начальников только что получивших высшие назначения.

Присланные отчеты я оставил у себя, а «Замечания» показал только начальникам дивизий, о чем и сообщил письмом командующему армией.

Ускользает у меня из памяти, когда именно произошло то, что сейчас будет изложено, но полагаю, что близко к началу весны 1916 года. Среди полного спокойствия на фронте корпуса вдруг, под вечер (часов в шесть-семь пополудни), австрийцы открыли артиллерийский огонь со стороны Почаева по правофланговому участку нашей позиции по течению р. Иквы. Видя, что огонь не затихает, а напротив, все разгорается, я понял, что австрийцы замышляют отход, и тотчас же по телефону запросил генералов Лихачева и Михелиса, что по их мнению означает этот огонь и не заметно ли шевеления в окопах противника? Генерал Лихачев сразу же ответил:

– Несомненно задумали отступление, я уже приказал всем изготовиться.

Я ему:

– Совершенно так, пошлите заодно будить 35-ю дивизию (17-го корпуса) и передайте ее начальнику, что мы атакуем австрийцев.

Генерал же Михелис [333]ответил: