Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Боевых действий не было, но деятельность штаба шла напряженным темпом. Я постоянно обходил позиции и наблюдал за их совершенствованием как в боевом отношении, так и в смысле удобств проживания на них.

Хождение по сопкам, в особенности в первое время, вызывало большое физическое напряжение. Часто непосильное для многих штаб-офицеров и ротных командиров. Некоторые не выносили его и прямо заболевали от натуги. В числе таких от натуги заболел заворотом кишок начальник штаба полковник Скалон, и хотя его тотчас же отвезли в 31-й госпиталь для производства операции, но в госпитале ясно обозначились признаки заражения крови, и на пятый день он скончался, причем последние три дня совершенно не страдал. Но большинство втянулось и вполне освоились с действиями в горах.

Начальником штаба дивизии был назначен Генерального штаба подполковник Хростицкий. [191]

В конце декабря пал Порт-Артур, и с января стало замечаться усиление противника, расположенного против нас.

В то время как мы стояли в полном бездействии, на правом нашем фланге в последних числах декабря – в первой половине января 1905 года были предприняты две наступательные операции: кавалерийский рейд генерал-лейтенанта Мищенко на Инкоу, не давший никаких существенных результатов, [192]и частичное наступление 2-й армии на Сандепу, окончившееся неудачей, [193]и после которой командующий 2-й армией генерал-адъютант Гриппенберг позволил себе самовольно покинуть армию. На его место прибыл генерал от кавалерии барон Каульбарс.

Об эту же пору был вызван в главную квартиру генерал-лейтенант Ренненкампф для принятия начальствования над кавалерией, действовавшей на правом фланге армии.

Подошел наконец и Дрисский полк, и в первый раз за время войны вся дивизия оказалась в сборе, но увы, ненадолго, потому что, не могу хорошенько припомнить когда именно, но в это же время, то есть в первой половине января, была вдруг потребована 2-я бригада дивизии, Бугульминский и Чембарский полки, в резерв главнокомандующего за 180 верст от нашего расположения, и так спешно, что маршрут был прислан на восемь переходов. Но затем с пути Бугульминский полк был возвращен обратно и вновь стал на свои позиции; Чембарский же полк принял участие в Мукденских боях [194]при 3-м Сибирском корпусе на Гаутудинском перевале. Одновременно 24-й Восточно-Сибирский стрелковый полк был заменен 21-м Восточно-Сибирским стрелковым полком. [195]Во второй половине января совершенно точно определилось сосредоточение против Цинхеченских позиций явно превосходных сил противника и постоянный подход к ним свежих сил. Но несмотря на точность и обоснованный, спокойный тон донесений (а может быть и в силу этого), в главной квартире продолжали верить и считать, что главный удар против нашего левого фланга намечается на Гаутулинский перевал, в районе 3-го Сибирского корпуса.

В последних числах января японцы перешли в наступление, а с 31 января уже повели атаки против Бересневских сопок и против расположения Дрисского полка, занявшего позиции чембарцев.

Так начались в нашем районе Мукденские бои. В течение 11 дней все усилия японцев разбились о стойкость наших войск. Постепенно усиливая свои войска, японцы начали обтекать нас и с левого фланга в направлении на деревни Ченья и Чампур, что грозило нам потерею пути на Далинский перевал – Сонлунью – Фушун – Телин, сохранение которого составляло главнейшую задачу нашего отряда.

11 февраля Бересневские сопки были взяты штурмом 5-й японской дивизией, подошедшей из под Порт-Артура, после того как подполковник Береснев был тяжко ранен в голову. Сопротивление было оказано до последнего предела, произошел в действительности штыковой бой, и сброшенные с высот остатки трех рот Бугульминского полка в числе 39 человек, перейдя поперечную долину р. Цин-чо-хе, поднялись на гору Ренненкампфа, на которой уже занял позицию батальон 21-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

Подойдя к остаткам рот, я поздоровался с ними, а они мне заявили:

– Ваше превосходительство, мы не виноваты, нас так мало осталось, что мы перестали друг друга видеть.

– Да я вас и не виню, напротив, от всего сердца благодарю за вашу доблесть, но, к сожалению, полного отдыха вам дать не могу, а лишь на полчаса, а потом вам придется стать на позицию вместе с ротами 21-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

– Покорнейше благодарим! – был их ответ.

Пока я отдал приказание командиру 5-го Забайкальского казачьего батальона [196]о выдвижении двух рот в долину, дабы японцы не могли прорваться через нее, прошло несколько минут. Подойдя к группе бугульминцев, увидал их мирно сидящими и закусывающими.

Положение стало очень серьезным. Почти все части были втянуты в бой, а японцы продолжили распространяться вправо в охват нашего левого фланга. Предстояло решить, отстаивать ли до конца Цинхеченские позиции, создавшие столь добрую славу дивизии, или сохранить в своих руках путь на Телин. Колебания быть не могло. Сохранить в наших руках путь на Телин и уберечь войска для прикрытия этого пути составляло главную задачу отряда. От этого, в случае общей неудачи, зависела судьба всех армий, и я, заняв частями резерва перевалы Далин, Чейлин, Папанлин, не колеблясь приказал вечером того же дня начать отход на Сонлунью.

Отход совершился беспрепятственно. Натруженные японцы возобновили атаки лишь на следующий день.

На рассвете этого дня в Цинхечен прибыл наш санитарный транспорт, который и забрал всех еще остававшихся в Цинхечене тяжело раненных. Стояли крепкие морозы, особенно по ночам, но днем действие солнца уже намного смягчало мороз, чувствовалось, что зима подходит к концу.

Перевал вместе со всеми прошел пешком, пропуская кухни, патронный, вьюки, артиллерию и самые части. Порядок был полный. Ко мне подошел раненый офицер и доложил:

– Умирающий тут в фанзе наш капитан увидал вас и просит подойти, чтобы проститься с вами.

Я тотчас же вошел к нему. Он едва мог говорить, взял за руку своего товарища, дал ему свой тельный крест и прошептал:

– Отдай сыну.

Тогда тот нагнулся к самому его лицу и выговорил:

– Прости жену.

Умирающий как будто хотел привстать, сделал последнее мятущееся движение, но выговорил только едва внятно:

– Не могу. – И скончался.

В Сонлунью мы пробыли 12 февраля и день 13-го. Арьергарды вели бои на перевалах и без особого напряжения сдерживали натиск японцев. Около полудня вернулся к отряду генерал-лейтенант Ренненкампф, которого генерал-адъютант Куропаткин, ввиду серьезности положения в бывшем его отряде, тотчас же снял с командования кавалерией на правом фланге и вернул к отряду. Было решено держаться на перевалах, доколе только позволит обстановка, и дать войскам хоть небольшую передышку. Но под вечер прискакал конный ординарец от отправленного с батальоном в тыл на отдых командира 2-го батальона Черноярского полка подполковника Квинихидзе, который доносил: «Батальон 22-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, занимавший Папанлинский перевал, отступил с позиции, и японские цепи подходят к дороге от Сонлунью на Мадзяндзянь верстах в пяти севернее Сонлунью. Поднял батальон по тревоге и выступаю против них».