Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

На четвертый день отхода к нам подошел Чембарский полк, участвовавший в боях на Гаутулинском перевале среди войск 3-го Сибирского корпуса. Полк был в составе до 1600 человек, командир полка полковник Бемельбург, раненный пулей навылет в плечо, остался в строю и следовал с полком.

Впечатление от совершенного 71-й дивизией, надо прямо сказать, подвига было различно. Генерал-адъютант Куропаткин, превознося дивизию на словах, отдал специальный приказ о боях под Мадзяндзянью, в котором больше всего восхвалял генерала Ренненкампфа, а мою фамилию забыл даже упомянуть. Большинство в армии как будто было в претензии, как это – второочередная резервная дивизия и вдруг стала в уровень с лучшими Восточно-Сибирскими стрелковыми дивизиями. Даже генерал-лейтенант Иванов, с которым у нас еще с 1900 года были самые лучшие отношения, первое время стал как бы сторониться от меня. Один генерал Линевич без всяких лишних слов прислал указание, чтобы от 71-й дивизии, помимо статутных наград, представить к наградам всех офицеров, в том числе двух командиров полков в генерал-майоры, и 10 штаб– и обер-офицеров к производству в следующие чины.

Как это всегда бывает, и при отходе не обошлось без некоторых комических эпизодов.

Когда мы несколько отдохнули, явилась потребность побаловать себя. По пути мы могли все закупить в изобилии, кроме хлеба, которого у нас совершенно не было. Обедавший с нами полковник Мунтянов объявил, что у него есть такой фуражир, который достанет все, что нужно, хотя бы из-под земли. Давайте его сюда. Когда фуражир явился, я вручил ему 75 рублей и говорю:

– Я тебе в конвой дам трех казаков, проедешь с ними в Телин и купишь там сколько сможешь хлеба, черного или белого – все равно; если хлеба не будет, то галет, и лишь в крайности – печенья. Понял?

– Точно так все будет исполнено.

Пропадал он три дня, но наконец благополучно вернулся и доложил, что все исполнил. – Так неси.

Он вновь вошел и положил на стол мешок, в котором что-то лежало довольно тяжелое, но мало объемистое.

– А хлеб где?

– Хлеба в продаже совсем не было, я выпросил только три черных хлеба, которые и передал вашему вестовому.

– А что ж купил?

– Все, как изволили приказать. – И вынул из мешка две бутылки какого-то итальянского вина и тридцать пять полубутылок простого рома местного производства. Я позвал Хростицкого и просил пригласить Мунтянова к обеду, а Фоме наказал поставить перед его прибором все 35 бутылочек рому. Когда Мунтянов пришел, мы подвели его к столу и поздравили с действительно гениальным фуражиром. Хохоту было много, смеялся и сам Мунтянов, несмотря на сильный конфуз.

На пятый или шестой день отхода вдруг подскакивает ординарец от роты, следовавшей в голове колонны и докладывает:

– Ваше превосходительство, перед нами, насколько видно глазом, по сторонам дороги стоит боевая цепь. Во всяком случае не японская.

– Анненков, выезжайте вперед и спросите, кто такие?

Возвратившийся Анненков доложил:

– Подумайте, Ваше превосходительство, спрошенный мною офицер говорит, что эта цепь выставлена от 55-й дивизии [201](4-го Сибирского корпуса 3-й армии) по приказанию генерал-лейтенанта Соболева, [202]дабы перехватывать бегущую 71-ю дивизию.

Тут я действительно и расхохотался, и рассердился, и тотчас же написал старшему в цепи начальнику: «Предлагаю немедленно неуместные шутки прекратить и безотлагательно очистить район вверенной мне дивизии. Нам уже известно все, что произошло в 3-й армии и почему вы так быстро очутились в глубоком тылу, да еще в чужом районе». После этого спасительная цепь быстро удалилась, и мы мирно вступили в г. Цейтун, где имели первую дневку, отслужили молебен и роздали всем представленным солдатам Георгиевские кресты и медали.

В Цейтун подошли обещанные укомплектования, но не две тысячи человек, а всего 800. Остальные 1200 и большинство офицеров во главе с полковником Запольским погибли в боях на правом фланге, брошенные в бой прямо из вагонов, чтобы хоть несколько задержать разгром 2-й армии, загнувшей правый фланг под напором обходивших ее войск генерала Ноги, [203]что грозило ей потерей пути отступления. Привел эти укомплектования штабс-капитан 6-го гренадерского Таврического полка; [204]штаб-офицеров не оказалось ни одного.

В этот же день было получено приказание: дивизии свернуть с намеченного ранее пути и следовать на город Хайлунчен Гиринской провинции. Поход до г. Хайлунчена мы совершили вполне спокойно, не тревожимые противником, на ночлеги располагались по деревням квартиро-бивачным порядком. Погода благоприятствовала нам. Морозы, достигавшие по ночам до 15–18 градусов, днем смягчались солнцем, пригревавшим нас. Красивое и вместе с тем жуткое зрелище представляли сопки, вдоль подножья которых пролегал наш путь. Все сопки были объяты полосами огня. Это жители поджигали на них прошлогоднюю растительность, подготовляя землю под распашку полей.

В Хайлунчен вступили 14 марта. Дав людям трехдневный отдых, выдвинули авангард – 283-й пехотный Бугульминский полк в город Бейшанчендзы, находившийся в 50 верстах к югу от Хайлунчена; а от авангарда еще передовой отряд из двух рот в д. Бейхэ, в 18 верстах от Бейшанчендзы. Такое, казалось бы, совершенно анормальное удаление авангарда от главных сил в данном случае вполне оправдывалось обстановкой; дало нам обширное пространство впереди укрепляемой нами позиции, свободное от противника, что в свою очередь позволило шире расквартировать войска по деревням и предоставить им необходимые удобства.

Отдохнув, приступили к укреплению позиции, которая была совершенно иного характера, чем предыдущие. Мы вышли из горного района и находились в местности, лишь местами слегка всхолмленной, богатой, плодородной и почти сплошь возделанной. Занятые под окопы и ходы сообщения поля были оценены смешанной комиссией, и мы уплатили жителям за посевы на них – так что отношения сразу установились самые лучшие.

Местный фудутун (губернатор) встретил нас очень радушно и отвел хорошие помещения. Генерал-лейтенант Ренненкампф был помещен в доме чифу, высший судебный чин, соответствует примерно председателю судебной палаты. Под меня и штаб 71-й дивизии Илина уступил один из своих домов, вернее усадьбу, так как в обширном дворе стояли четыре дома с внутренним квадратным двориком. Впервые мы разместились свободно, и я имел отдельную комнату с каменной верандой, на которой по утрам пил кофе.

Как только я вступил в отведенное мне помещение, пришел с визитом Илина, а после его ухода тотчас же пришли его люди и принесли подарки: разных сортов печенье из бисквитного теста и великолепное меховое одеяло. Печенье я с радостью принял, а одеяло отослал обратно, объяснив, почему не могу его принять. Отдавая визит Илина, я поднес ему несколько плиток имевшегося у меня шоколада, но, к своему удивлению, заметил, что хотя Илина благодарил меня за подарок, но, видимо, за что-то обиделся. Мне было крайне неприятно и досадно. Все объяснилось лишь впоследствии. Оказалось, что манджуры считают грехом после молока матери дотрагиваться до какого-либо другого молока или молочных продуктов. Загладить свой промах удалось лишь через несколько дней, когда вполне наладилось хлебопечение в Дрисском полку, где были превосходные пекари, булочники и кондитеры, и я стал получать оттуда пеклеванные хлеба. Поднесенные Илину три хлеба привели его в такой восторг, что я ему в течение всего времени пребывания в Хайлунчене ежедневно посылал по такому хлебу.