Николай Муравьев-Карсский - Собственные записки. 1811–1816

Квартирмейстерской части полковник Эйхен, остававшийся в Петербурге при местном управлении нашим штабом, отправил со мною два ящика с инструментами для доставления их к князю Петру Михайловичу Волконскому.

По ведомостям видно было, что наша главная квартира находилась тогда в Калише, что в герцогстве Варшавском, и что Витгенштейн был уже в Пруссии. Так как по дороге на Ригу было менее езды, чем через Псков и Динабург, то я, во избежание задержки в почтовых лошадях, избрал себе путь через Остзейские провинции, тем более что мне хотелось видеть страну сию, в коей до того не был.

Здоровье мое поправлялось, и хотя последние язвы на ногах скрылись уже во время похода, но я не замедлил выездом своим из Петербурга.

Мне было прискорбно видеть, что отстал по службе от своих товарищей, и я спешил ехать в армию, при ревностном желании вознаградить потерянное. Но в сих делах, как и во многих других, часто случается, что успех зависит более от счастья. Начинания мои во второй кампании были иные, чем те, которыми сопровождался первый поход мой. Хотя и тут еще долго не везло мне счастье по службе, но я уже был несколько постарее, опытнее; военные действия происходили в Германии, где мы не видели той нужды, которую переносили в 1812 году, при отступлении к Москве и в зимнем походе до Вильны. Я не был болен и не имел Черкасова начальником. Кажется, если б я самого Черкасова увидел на испытании, претерпенном мною в 1812 году, то пожалел бы и о нем.

Помнится мне, что я выехал из Петербурга в конце марта месяца. Погода была прекрасная, весна показывалась во всей красоте своей; но я удалялся от родных, не видав отца и меньшего брата, потому скучал.

Хотя у меня имелось несколько денег, но я был бережлив, ибо опытом дознал, что достаток немало способствует к достижению успехов по службе: обширнее связи и круг знакомства, лучше и теплее одет, отчего удобнее переносишь труды; наконец, верховые лошади исправнее и в большем количестве, следственно более средств деятельно исполнять свои обязанности. Начальство охотнее пользуется сими преимуществами офицера и при возложении на него поручения не входит в рассмотрение средств на то имеющихся, от чего часто случается, что лучшими офицерами считают тех, которые исправнее движутся. Скажу, что, с сей точки зрения, служба офицера квартирмейстерской части в военное время становится одной из труднейших, а часто и неблагодарной.

Во вновь предстоявших трудах мне следовало заботиться о вознаграждении потерянного по службе. Я сохранил те же чувства гордости и честолюбия, как при начале 1812 года, но опытом был научен, что рыцарских добродетелей недостаточно там, где нет рыцарей.

Около Дерпта встречались мне на дороге волки. Первый, которого я увидел, покойно сидел на большой дороге впереди нас. Остановив повозку, я пошел к нему с обнаженной саблей; он подпустил меня довольно близко, потом, не торопясь, встал и сел у опушки леса, скаля зубами на меня. Я осторожно подходил с поднятой саблей к волку, который не двигался; но когда я с криком бросился на него, то он убежал в лес и через несколько секунд очутился за повозкой. Я опять пошел за ним, но он медленно отступал и, как видно было, не боялся меня; когда же я заметил, что волк слишком далеко заманил меня от повозки, то воротился и продолжал путь.

На другой станции огромнейший волк, перебежав через дорогу, спрятался в кустах. Я опять остановил повозку и, вооружась саблей, пошел за ним в лес, раздвигая густые ореховые кусты, как вдруг увидел перед собой волка не более как в трех шагах; голова его была огромная, и он, вытянув шею, показывал мне зубы, как будто хотел броситься на меня. Я был один, посмотрел на него, подумал и отступил, не оборачиваясь к нему задом. Лишь только я в повозку сел, как другой волк перебежал опять через дорогу, но я оставил его в покое. Явно было, что хитрый зверь сей делал засады для одиноких людей или неосторожных прохожих.

От Риги до Ковны заметны были следы неприятеля, но гораздо менее, чем те, которые видел я по дороге от Москвы до Вильны. В иных местах оставались еще видны ретраншементы, построенные пруссаками.

Из Ковны избрал я себе путь через Кёнигсберг, чему причиной было желание мое скорее увидеть немецкую землю, минуя разоренные места Варшавского герцогства, которое было немного чем в лучшем положении Литвы, особливо на наших границах. Кроме того, мне хотелось видеться с двоюродным моим братом Александром Мордвиновым, который служил в 5-й дружине Петербургского ополчения, направившейся к осаде крепости Данцига через Кёнигсберг. Наконец, меня всего более побуждало к избранию этого пути желание видеть служившего в том же ополчении С. Н. Корсакова и что-либо узнать от него о двоюродной сестре его, меньшей дочери адмирала Мордвинова; но Корсакова видеть мне не удалось, а по приезде в армию получил я замечание от князя Волконского за то, что долго в дороге пробыл.

Первый встретившийся мне на пути прусский город был Гумбинен. Поразили меня тщательно обработанные земли, хороший и чистый городок. Дороги были обсажены деревьями, везде заметны порядок, промышленность и благоустройство; обыватели образованные и гостеприимные, особливо к русским, в которых признавали спасителей их отечества. С уважением приняли меня в ратуше, где бургмейстер тотчас подвинул для меня стул, набил мне трубку, подал огромный стакан пива и начал рассказывать прежние свои подвиги, ссылаясь на старого толстого ландрата, коего плешь на голове сияла как светило и который подтверждал слова его протяжным «Ja, ja». [108]Добрым немцам дай только случай потолковать: они все забудут и полюбят внимательного слушателя, особливо, если он хорошо знает немецкий язык. По окончании рассказа о своих подвигах бургмейстер начал читать мне стихи, сочиненные городовым учителем школы. Стихи сии заключали жалобу прусских волов на французов, которые их крепко истребляли. Сочинение было довольно глупое, но вся ратуша хохотала от чистого сердца, и я, глядя на карикатуры предо мной сидевшие, не мог удержаться от смеха. По прочтении стихов и по восстановлении тишины бургмейстер излил свой гнев на французов, которые Пруссию порядочно ограбили.

В самое это время вошел в горницу французский полковник, которого вели в плен. Он жаловался, что ему не дают мясной порции, на что в ответ бургмейстер начал читать ему жалобу волов в стихах. Француз ничего не понимал и только повторял:

– Que, sacre Dieu, viennent-ils me lire, quand j’ai besoin de manger. [109]

Я служил им переводчиком; наконец, француза отправили, сказав ему, что Наполеонова армия всех волов в Гумбинене поела, чем он остался весьма недоволен.